Четыре сырых кирпича были какой-никакой тяжестью. Взятые неловко, они тут же нарушили неустойчивое равновесие подноса, висящего на локтевом сгибе, и полетели на пол, мгновенно потеряв четкую геометрическую форму.
– Стоп! – крикнул парикмахер и красной кнопкой выключил все движущиеся механизмы.
– Смотри, показываю, – сказал он смущенному Николаю. – Да ты не страдай, эта хреновина у всех с первого раза падает.
Правой рукой он взял поднос за край, подставил левую и изящно, словно официант на банкете, повернул тело так, чтобы быть лицом к вагонетке. В тот же миг он задвинул поднос в вагонетку. Оставалось лишь выхватить пустой соседний и, развернув тело, поставить его рядом с лентой конвейера.
– Усек?
– Вроде бы да, – все еще страдая от смущения, согласился Николай.
– Тогда поехали.
Он перешел на свою сторону и снова включил механизмы.
Со вторым подносом у Николая получилось ловчее. А к двадцатому его движения сделались автоматическими.
Эта однообразная работа – поднос за край, на подставленную руку, поворот к вагонетке, задвинуть на полку, выхватить пустой поднос, поворот назад, поставить рядом с лентой, полминуты отдыха, пока повар заполняет его двумя парами сырых кирпичей, – не требовала ни ума, ни знаний, ни особой квалификации. Лишь терпение. Хотя в первые дни смену он дорабатывал с трудом, стараясь не подавать виду, чтобы не показаться перед мужиками слабаком. И вечером хотелось одного – завалиться на койку и расслабленно смотреть сквозь прищуренные глаза в потолок, отключившись от гвалта, который доносился из-за стены.
Когда вагонетка заполнялась, наступал пятиминутный отдых. Повар выключал механизмы, и вчетвером они катили вагонетку по узким рельсам к металлическим воротам, которые перекрывали вход в сушильный тоннель. Оттуда сильно дуло гретым воздухом. С другой стороны тоннеля громоздились точно такие же пустые вагонетки. Они прикатывали новую, и снова нож полуавтомата рубил бесконечную граненую ленту глины на одинаковые кирпичи.
Таких узлов, на котором он работал в первую неделю, было четыре. Четыре потока вагонеток соединялись перед воротами сушильного тоннеля и с черепашьей скоростью ползли по полукилометровому чреву, обдуваемому горячим воздухом.
В следующую неделю их комната вышла во вторую смену и каждые семь рабочих часов укладывала высохшие, принявшие привычный вид и цвет кирпичи в печь для обжига.
За полтора года он поработал всюду: и на карьере, и на отвале мусора. Руки его огрубели, пальцы потеряли чуткость, и теперь он вряд ли смог бы проделывать с помощью пинцета те ювелирные работы перед электронным микроскопом, которыми удивлял многих.
В конце первой недели Николая срочно вызвали к тому самому лысоватому майору, фамилия которого была Нечитайло.
Особых грехов он за собой не чувствовал, но, идя в кабинет заместителя начальника по работе с личным составом, готовился ко всему. У него даже мелькнула на мгновение мысль, что суд так-таки пересмотрел свое решение и ему прямо здесь немедленно объявят об освобождении.
Но оказалось, что ничего чрезвычайного не было.
– Ну как иностранный язык, не забываете? – поинтересовался майор, подняв голову от бумаг.
– Думаю, что нет, – ответил осторожно Николай.
– Учебники, словари с собой привезли?
– У меня пока не было возможности побывать дома…
– Завтра вас отпустят. Но чтобы спиртного в городе – ни-ни!
– Я же говорил, что не пью совсем.
– И вернуться в воскресенье к двадцати трем ноль-ноль, к вечерней поверке. Сами рассчитайте расписание электричек, автобуса.
В углу кабинета на краю кожаного дивана сидел подросток лет шестнадцати с длинными волосами и делал вид, что внимательно читает книжку. А может, и в самом деле читал. Книга была довольно потрепанной.
– Это мой оболтус, – сказал вдруг майор. – А ну-ка поговорите с ним по-английски.
– Как ваше имя? – спросил Николай подростка.
И тот сразу ответил:
– Меня зовут Федя.
– Ну, это даже я понимаю, – с неудовольствием заметил майор. – Вы что-нибудь посложней.
– Кто автор книги, которую вы читаете? – снова задал вопрос Николай.
Он был уверен, что мальчик не поймет и, как это происходит со многими, впадет в затяжной ступор. Но мальчик довольно бойко ответил:
– Автор этой книги – Толкин.
– Это известный писатель?
– Это очень известный писатель. Его знает весь мир, – подтвердил мальчик.
– Вы можете произнести по-английски названия его книг?
– О чем это вы? – вклинился в их начавшуюся светскую беседу майор, с подозрением глядя то на сына, то на Николая.
– Я спросил его об авторе книги.
– Ну, это можно, – согласился майор. – А вообще как он? Ему ведь в следующем году в вуз поступать.
– Неплохо. Я боялся, что будет хуже.
– С ним как-никак профессор занимался. Он, правда, по геохимии специалист, но английский рубил, как я капусту. Тогда так. Если погода будет плохая – станете заниматься здесь. А когда не холодно и сухо, как сегодня, гуляйте за проходной. Далеко не уходите. Час прогуливайтесь и беседуйте по-английски. Добро?
Николай согласился, тем более что хорошее отношение начальства было небесполезно.
– А как мне вас называть? – спросил Федя, когда они вышли за проходную.
Этот пустячный вопрос поставил Николая в тупик. Не условно же осужденным Горюновым.
– Зовите меня просто сэром, – наконец отозвался он.
– Хорошо, сэр, – согласился Федя по-английски.
– Тогда начнем с темы «Город». Эта тема вам уже знакома?
– Да, сэр.
С полчаса они проговорили на темы города, улиц, транспорта. И Николай сам не заметил, как съехал на рассказ о голландских городах. Точнее, об одном, по которому с таким удовольствием они с Викой и Димкой гуляли. А когда вспомнил об этом, то едва удержал себя, чтобы не заплакать…
Отзанимавшись с Федей чуть больше часа, он возвращался назад и метрах в пятидесяти от проходной наткнулся на водителя троллейбуса, который мирно беседовал с тремя парнями. Рядом стояла «вольво».