– Анечка, мне предлагают работу в фирме, – сказал он. – Только говорят – надо перейти на вечерний.
Сейчас, в самолете, эти его слова прозвучали словно рядом. И Костик, живой, красивый, любимый, тоже стоял рядом.
Эти слова надо было услышать тогда! А она думала про свой фильм о Соловках. И что-то ответила ему весело. Она первый раз оставляла его одного надолго, и Костик торопился совершить мужской поступок.
Не было бы ее греха, не было бы и армии.
Это ее грех, это она – грешница, совратившая своего сына. И это ей должно было достаться возмездие, а не ему.
– Костик, милый, за что? – шептала она, прижимая фотографии.
И его изображение, его голос были реальнее, чем все, что она видела и слышала в эти два дня.
По привычке, а точнее, уже по рефлексу, войдя в подъезд, она потянулась к почтовому ящику. Там что-то белело. И безумная, неожиданная мысль озарила ее на мгновение. Вдруг все, что случилось, – неправда. Костик не погиб. Он даже не ранен. На той пленке был несчастный, но чужой человек – не ее сын. А на холме она и вовсе никого не видела. Да, там валялись куски тел. Но то были чужие тела! Сын же ее жив. Командование части разобралось и послало домой телеграмму, которая обогнала ее самолет. И может быть, даже Костик сам скоро прилетит к ней, как доказательство глупого и трагического совпадения. И она обнимет его. Она даже ощутила тепло и силу его тела.
Улыбаясь, готовая встретить счастье, Анечка открыла почтовый ящик и вынула сложенный пополам листок. Похоже, это и в самом деле была телеграмма. Анечка развернула его, но буквы печатного текста опять разбегались, множились, и ей никак было их не соединить. Она поняла, что это была вовсе не телеграмма. Наконец Анечка прочитала очередное послание:
«Анна Филипповна. Хватит крутить мочалку. О чем договаривались, или сегодня вечером, или никогда. Если до ночи не найду посылочку, кадры отдаю в прессу».
Листок выпал из рук, и она не стала нагибаться за ним, просто брезгливо перешагнула. Чуда не произошло. А без живого Костика все ее страхи были мелкими и ненужными. И никаких денег она добывать не станет. Ради кого – ради этого шантажиста? Ради типа, который столько времени держал ее здесь, в городе, на коротком поводке, когда она давно должна была лететь к сыну!
Анечка словно споткнулась об эту мысль и замерла. Лифт остановился на ее этаже, двери распахнулись, и ей надо было выходить на площадку. Внизу чей-то нетерпеливый голос требовал освободить кабину, а она стояла внутри, прислонясь к деревянной стенке, и обдумывала эту самую мысль. Наконец Анечка шагнула к своим дверям. Лифт лязгнул и недовольно пошел вниз.
Вот кто виноват в том, что все случилось! Если бы не он, она бы улетела к Костику, командиры дали бы ему короткий отпуск для встречи с матерью, и он бы не попал на эту высоту. Она должна была заслонить его от беды и так бы сделала, если бы не этот тип, не его шантаж.
Ведь она же собиралась так сделать, уже договаривалась!
Да, у них была грешная любовь. Но она никому не приносила несчастья. Это было личное дело их двоих. И больше ничье. А потом вмешался этот тип. Вот кто убийца ее сына!
Она ходила по квартире и все делала автоматически, не переставая думать о шантаже.
Неожиданно позвонили в дверь. Второй раз Анечка уже не надеялась на чудо. Но теперь она подумала о шантажисте. Ему не терпится получить свои баксы, и он осмеливается ломиться уже не в почтовый ящик, а прямо в квартиру. Она взяла большой кухонный нож, которым прежде они с Костиком резали хлеб, и пошла на звонок.
Что ж, сейчас он свое и получит. Ей теперь ничего не страшно, потому что ничего и не надо больше от этой жизни.
Анечка резко распахнула дверь, готовясь всадить нож мгновенно в тело шантажиста, как только он перед ней появится.
Но это была пожилая соседка.
– А я звоню, звоню. Уж решила, что вас нет. Объявление-то сорвали, так я так обхожу всех жильцов.
Соседка когда-то работала по профсоюзной линии. Она часто объясняла это всем. И теперь была кем-то вроде председателя лестничного совета.
– В воскресенье придут травить тараканов, просят, что бы во всех квартирах были жильцы. А кто не будет – чтобы оставили ключи. Вы, Анечка, как? Или еще не знаете?
И Анечка на автоматизме, на привычке держать лицо, что бы ни случилось несколько минут назад, ответила, может быть, даже чересчур беззаботно:
– Какие у меня планы – как обычно. С утра – дома, потом на работе. Если до ухода не придут, я вам ключи занесу.
Соседка покосилась на нож, зажатый в руке, но беседу решила продолжить:
– Вчера вечером приходили из фирмы. Предлагают стальные двери. Если больше десяти квартир наберется, так в полтора раза дешевле. Вы как? Нас уже восемь человек записалось. Давайте, я вас тоже запишу, это разве двери – картонка крашеная! Ее же пинком вышибают. Вы запишетесь, еще десятого найдем и всяко сэкономим.
– Хорошо, записывайте, я готова, – согласилась Анечка.
Она сейчас была готова согласиться на что угодно, даже на поход босиком вокруг экватора, лишь бы ее оставили одну со своим планом мести шантажисту.
– Так не забудьте про тараканов! – еще раз напомнила соседка и пошла к своей квартире.
Таракан! Вот кто ее шантажист. Именно таракан. И с ним надо поступить как с омерзительным тараканом.
План мести был прост и ясен.
Но неожиданно снова позвонили. Теперь по телефону.
Это был один из ее многих поклонников, которые возникали постоянно, но, почувствовав, что тут им ничего не обломится, исчезали. Она разговаривала со всеми ими легко и весело, но держала их на расстоянии. Обычно они звонили на работу. И Ёлка даже вела их учет. Но этот исхитрился добыть ее домашний телефон.
– Анна Филипповна! Я прямо из Нидерландов, с королевой общался и вот вам звоню. – Видимо, он рассчитывал поразить ее своей близостью к европейским монархам. – Завтра мировая премьера, билеты по особым спискам, но у меня заказаны. Куда за вами подъехать?
И опять она разговаривала бодрым поставленным голосом. В том смысле, что и рада бы и благодарна за внимание, но занята.
– Тогда послезавтра, еще лучше, – настырничал поклонник. – И я раньше освобожусь. Погуляем до спектакля, посидим в ресторанчике. Или лучше после спектакля.