– Читай, академик, читай. Расплачиваться пора.
Слова были сказаны спокойно и внушительно. А из глаз мужика летела страшная непонятная энергия.
Сопротивляться было бесполезно, но и подчиняться нельзя.
Все. О кредитной карточке на время забыть. Сейчас надо немедленно домой, чтобы, не читая, сжечь этот лист в пламени свечи, произнеся над ним заклятие. Только как можно скорее, пока магическая сила текста не проникла в его сущностное тело.
Он круто развернулся и быстрым шагом, почти бегом, направился в сторону своего дома, держа на расстоянии в зажатом кулаке непонятную, но явно опасную бумагу.
По дороге он все-таки попытался от нее освободиться – бросить и затоптать в грязи. Но страшная бумага словно притягивалась к его руке. Он чувствовал неведомую силу, исходящую от нее, и ничего не мог с этой силой поделать.
До квартиры осталось всего несколько шагов. Парамонов ощутил, как вспотел от напряжения, от борьбы с этой бумагой. Она притягивала его глаза, заставляла смотреть на нее, на ее непонятные значки. Он не мог уже рыться в кармане, доставать ключ, открывать замок «Цербер», у него хватило сил, чтобы, привалившись к двери, жать и жать пальцем левой руки на кнопку звонка.
Наконец Инга открыла, и Парамонов увидел ее лицо, мгновенно сделавшееся по-птичьи испуганным.
– Не до тебя! – прохрипел он и отмахнулся, чтобы она скорей дала ему дорогу пройти по черному коридору в приемную.
Еще надо было зажечь свечу. Иногда у него получалось зажигать одним взглядом. Но сейчас на это не было ни сил, ни времени, и он зажег электрический свет.
– Какого черта, где коробок?!
Инга бегом протопала по коридору, принесла спички.
Парамонов напряг все свои внутренние ресурсы. В приемной все острее слышался запах аммиака. Но Андрей Бенедиктович ощутил вдруг слабый гул в голове и кручение пространства, которые не приходили к нему давно. Это придало ему уверенности.
И он, чиркнув спичкой, зажег свечу, а потом протянул к колеблющемуся пламени лист. Лишь на одно мгновение глаза его уперлись в значки, которые были на той странной бумаге. И тут же, отпрянув, он бросил бумагу на стол. У него уже не было сил сжигать ее в пламени.
С листа, не мигая, на него смотрели два незнакомых человека: седой мужик, который только что на улице и всучил ему эту самую бумагу, и второй – с восточным лицом древнего то ли ассирийца, то ли вавилонянина.
– Что вам нужно?! – хотел прокричать Парамонов, но сообразил, что надо накапливать силы не для крика – для борьбы.
Он приказал им обоим немедленно исчезнуть. Но они были теперь уже не на листе, а по сторонам – слева и справа – в пространстве.
Оба лица смотрели на него в упор. Он переводил глаза с одного, и тут же на него смотрел другой. И когда Парамонов приказывал исчезнуть первому, второй своим взглядом сверлил ему голову.
А потом глаза каждого из них неожиданно стали расти, превращаясь в огромные черные дыры. Парамонову даже показалось, что они разрывают его на части, засасывают вовнутрь себя все его сущностное тело, вместе с тонкими телами, сколько бы их ни было. Не только тело – они разрывают и засасывают в черную страшную бездну его земную судьбу. И он, напрягшись изо всех сил, пытался сопротивляться этой стремительной, могучей, как в водовороте, силе.
Парамонов еще противился, он старался переместить всю энергию своего организма во взгляд, отдавая им приказание немедленно исчезнуть из реального мира. Ему даже показалось на мгновение, что он вот-вот победит и оба – седой мужик и древний вавилонянин – исчезнут, растворятся в пространстве так же внезапно, как появились.
Но неожиданно огромная огненная вспышка, словно ядерный взрыв, полыхнула внутри его головы. И одновременно череп пронизала острейшая боль. Внутри этой боли Парамонов успел подумать про свои нервные окончания: о том, что от перенапряжения они рвут его тело. Боль промелькнула, как огненный смерч, а потом наступила темнота, и сердце, мозг охватила сладкая усталость. Парамонов, уже не ощущая своего сущностного тела, стал оседать на пол.
Смерть лежащего в собственной квартире Парамонова почувствовала собака колли, жившая этажом ниже. Сначала к недоумению, а потом ужасу хозяев, она принялась утробно выть, задирая к потолку голову.
Хозяева, не выдержав этого воя, поднялись по лестнице и увидели, что дверь в квартиру, где помещался известный экстрасенс, распахнута, а в прихожей, подергивая по-птичьи руками, жена экстрасенса вызывает «скорую помощь», которая, как выяснилось через полчаса, оказалась бесполезной.
Николай Николаевич, приближаясь к дому экстрасенса Парамонова, пересекал маленький скверик, и вдруг со скамейки навстречу ему поднялся человек:
– Привет, биолог-эколог! Опять конгресс какой-нибудь? Куда торопишься-то?
– Да так, – замялся Николай Николаевич, сразу узнав того пассажира, с которым попал в опасное приключение. – К экстрасенсу одному.
Он произнес это и сразу пожалел. Неизвестно, как еще кончится их объяснение с Парамоновым. И свидетели тут были не нужны.
– К Парамонову, что ли? – рассмеялся попутчик. – Садись рядом, посидим лучше пяток минут. Ему сейчас не до тебя.
Чувствуя нелепость своего поведения, Николай Николаевич все же присел на газету, которой попутчик застелил грязноватую скамейку.
– Семья, дом, работа в порядке? Там, в Пскове, тебя не обидели?
– Да как сказать. Даже, пожалуй, слишком не обидели…
– Ты смотри, ты с ними не очень путайся. Их игры не для тебя…
– Я-то не путаюсь, да они потихоньку впутывают…
– Ну! – удивился попутчик. – Сказал дед бабке: дай прикурить, а она ему бороду подожгла. Мы так не договаривались.
В это время с ревом по улице промчалась «скорая помощь» и, резко тормознув, завернула к одному из ближних домов. Хлопнув металлической дверью, из «скорой» вышел врач с чемоданчиком и скрылся в подъезде.
– Смотри, как быстро! – удивился попутчик. – Так бы к живым приезжали.
– Вы тут тоже кого-то ждете? – решился спросить Николай Николаевич.
– Можно сказать, что уже не жду. Тебя вот повидал, и хорошо.
Минут через пять из того же подъезда снова вышел врач. Его провожала женщина, одетая по-домашнему. Согнутые в локтях, ее руки подрагивали, словно у птицы. Женщина пыталась в чем-то убедить врача, но тот не соглашался.