– Майор Творогов, – представился человек. – Давно собирался с вами побеседовать.
– Хорошо, я готов, – проговорил Николай Николаевич, стараясь выглядеть как можно свободнее.
– Паспорт у вас с собой? – И майор снова улыбнулся по-волчьи. – Пустая формальность, понимаете, но необходимая.
– Я помню его данные наизусть.
Паспорт у Николая был при себе, но находился в кармане рубашки под свитером. И лезть туда не хотелось.
– Вы все-таки его выньте.
Николай, слазав под свитер, вытащил паспорт.
– Теперь милое дело, – проговорил майор, переписывая его данные. – А то был случай, человек продиктовал, так же как вы, наизусть, а данные оказались неверными. Следовательно, и показания как бы не его. Приходится учитывать любой пустяк.
– Да, я понимаю, – согласился Николай.
– Да вы не волнуйтесь, Николай Николаевич. Нам с вами всего-навсего одну формальность надо исполнить. У нас к вам претензий нет. Вы меня поняли? Никаких претензий у нас к вам нет. Мне это велено передать. А то, я смотрю, вы напряглись. Генерал так и сказал: «Человек ученый, пускай своей наукой и занимается. Тюрьма у нас и так переполнена. А что деньги своему институту помог вернуть, так это же плюс, а не минус».
Николай молча кивнул.
– Значит, так, мне мои коллеги – те, что беседовали с вами – уже сообщали: с Гуляй-Голым вы увиделись случайно и, когда напомнили ему о его долге вашему институту, он вам сразу все вернул. Так ведь было?
– Примерно так, – согласился Николай Николаевич.
– А место его жительства, телефон и другие координаты вам по-прежнему неизвестны.
– Да, неизвестны.
– Вот это мы и сформулируем. Вы подпишете, и занимайтесь свободно своей наукой. Никаких претензий у нас к вам не будет, – еще раз повторил майор, словно намекая на какую-то общую тайну, и опять показал свою волчью улыбку.
Николай молчаливо следил, как майор старательно выписывал слово за словом.
– Теперь поставим дату. А потом, когда-нибудь, спустя год-другой, за дружеским столом в уютном кругу вы мне расскажете о ходе этой операции. Как вам удалось все провернуть. – И майор, дружески подмигнув, подвинул исписанный листок Николаю. – Читайте, если хотите, а хотите – сразу подписывайте. Тут никакого подвоха нет. Мне генерал так и сказал…
Подвоха вроде бы и в самом деле не было. Николай перечитал дважды и подписал.
– Николай Николаевич, дорогой, а мы уж тут с гостем по первой приняли, – возбужденно сказал директор, когда, пожав руку майору, он перешел в противоположный кабинет.
Вроде бы все кончилось благополучно, но ощущение упавшего сердца, которое Николай испытал, увидев за столом следователя, не проходило.
Директор улетал первым.
– Больше трех дней в Москве не пробуду, – говорил он, когда они отвезли в институтскую гостиницу Бэра и присели на пять минут в холле. – Президиум большой Академии. Заодно попробую узнать, как дела с институтскими грантами. Еще раз сердечное спасибо тебе, дорогой, за сына. Ты в меня, можно сказать, новую жизнь вдохнул.
Николай Николаевич попытался было сказать, что он тут точно уж ни при чем, но директор его прервал на первом же слове:
– И правильно говоришь, я все понимаю. Не надо нам этого знать… Я, например, тебя даже не спрашиваю о твоих личных грантах. Знаю, что прошли, а как, каким путем удалось – это уже твоя заслуга, и ничья больше. На худой конец, если у нас даже ничего больше не выгорит, институт и на них продержится.
«Какие мои гранты?» – чуть было не переспросил Николай Николаевич. Но промолчал, чтобы не выглядеть чрезмерным интриганом. Какие – было понятно и так. Только откуда об этом узнал директор? Видимо, уже успел получить факс.
– Знаю, ты – патриот института и, при возможности, другим тоже поможешь. Я давно мечтал о молодом, современном энергичном ученом. Можно сказать, у меня уже год фактически не было зама по науке. Ты не спеши, осматривайся, вникай. Будут проблемы – я тебе помогу. Американца проводишь, дома переночуешь – и назад. Добро?
– А может, не стоит, Павел Григорьевич, – попросил Николай Николаевич. – Я практическую работу люблю. А руководить…
– А руководить пусть, значит, дураки руководят, – передразнил директор.
– Меня Бэр хочет пригласить. Для общей темы.
– Знаю. Сказал, что приветствую. Никто тебе преград чинить не будет. Поезжай. И вот еще что, чуть не забыл, пойдем-ка, проводишь меня до машины…
Николай Николаевич вышел с директором к «Волге», и Павел Григорьевич достал из портфеля, лежавшего на заднем сиденье, увесистую зеленую папку.
– Просмотри. Тут проект распределения лицензий на отлов рыбы. После того как Пояркова с Антонычем не стало, завернули к нам. Нам с тобой и решать. Причем срочно. Никому не показывай, напиши соображения и, проследи, чтоб секретарша в сейф положила. В этой папке – миллионы. В валюте.
Дома Николай Николаевич включил ноутбук и принял несколько электронных посланий. Были они от коллег-приятелей из Москвы и Питера и касались общих статей по материалам летних исследований, когда у него в Беленцах работала уйма народу.
Но одно письмо прислал Лева.
«Милостивый государь Николай Николаевич!
Поздравляю с положительным решением по Вашим грантам! Очень за Вас рады. Я и мой патрон.
Соглашайтесь на все!
Ваш Лев».
Это самое «соглашайтесь на все» могло поставить в тупик кого угодно.
Николай Николаевич, тупо уставившись в экран, перечитал послание несколько раз, пытаясь уловить в нем глубоко зашифрованный подтекст. Пожалуй, лишь упоминание о патроне выпадало из системы прежних Левиных посланий. Если оно было не случайным, то тем самым Лева сообщал, что дело не свершилось бы само по себе, если бы патрон не приложил свою руку. Но с чем или на что «на все» советуют ему теперь соглашаться – Николай Николаевич так и не понял. Трудно представить, чтобы Лева и его патрон знали о нынешнем его назначении, к которому он, кстати, совсем не стремился.
И так же, как в первый вечер, спустя минут десять позвонил Бэр.
– Мистер Горюнов, я хотел бы выйти на последнюю в вашем городе небольшую сентиментальную прогулку. Вы могли бы составить мне компанию?
– С удовольствием, – ответил Николай Николаевич, одновременно двигая мышкой по коврику, чтобы выключить ноутбук.
– Я буду готов через пять минут.
– Я приду в ваш холл, мистер Бэр.
Выключать компьютер он передумал и набрал короткий ответ Леве:
«Спасибо. Привет патрону».
Прогулка была и в самом деле небольшой. Задул довольно сильный ветер, погнал в лицо снег, и Николай Николаевич порадовался, что эта метель не прихватила их в пути.
– Зайдемте ко мне в номер, – предложил мистер Бэр, – я хочу вас попросить об одном одолжении.
Они сбили на крыльце под навесом снег с обуви и снова вошли в холл.
– Ваш веселый директор подарил мне бутылку водки. Я думаю, сейчас самое дело ее попробовать.
Николай сходил в буфет за бутербродами и заказал чаю.
– Благодаря вам, я выполнил всю российскую программу, – проговорил мистер Бэр, накапав в стаканы по чайной ложке водки. – Если бы вы меня не помочили в озере, я бы не встретился с Мартой. И уже не говорю о той работе, которую мы с вами удачно проделали.
– За вас, мистер Бэр. Для меня было большим счастьем работать рядом с вами.
– Ну-ну. По-русски это называлось раньше заливать. Когда я увлекался, Марта повторяла мне: «не заливай!» Я вам тоже скажу: не заливай, мистер Горюнов!
Он порылся в своем рюкзаке, достал небольшой альбомчик и открыл его. В альбомчике были цветные фотографии самого Бэра в разные эпохи его жизни, а рядом с ним сидели, стояли, ехали на велосипеде, ловили спиннингами рыбу женщины разных возрастов и мастей. Одна была даже мулаткой.
– Это мои жены, дети и внуки. Здесь – вся моя жизнь после Марты. Скажу вам честно, мистер Горюнов, я слишком увлекался наукой и был небрежен со своими женами. Только недавно я понял, как был к ним несправедлив. И все они были достойнее меня.
Николай слушал эту неожиданную исповедь и не знал, что ответить.
– Я боюсь, что вы можете повторить мой опыт с жизнью. Вы сказали мне, что любите свою жену. Простите меня за совет, мистер Горюнов, но, только оставшись в безнадежном одиночестве, я понял, как важно уметь беречь свою жену и свой дом.