И он, чиркнув спичкой, зажег свечу, а потом протянул к колеблющемуся пламени лист. Лишь на одно мгновение глаза его уперлись в значки, которые были на той странной бумаге. И тут же, отпрянув, он бросил бумагу на стол. У него уже не было сил сжигать ее в пламени.
С листа, не мигая, на него смотрели два незнакомых человека: седой мужик, который только что на улице и всучил ему эту самую бумагу, и второй – с восточным лицом древнего то ли ассирийца, то ли вавилонянина.
– Что вам нужно?! – хотел прокричать Парамонов, но сообразил, что надо накапливать силы не для крика – для борьбы.
Он приказал им обоим немедленно исчезнуть. Но они были теперь уже не на листе, а по сторонам – слева и справа – в пространстве.
Оба лица смотрели на него в упор. Он переводил глаза с одного, и тут же на него смотрел другой. И когда Парамонов приказывал исчезнуть первому, второй своим взглядом сверлил ему голову.
А потом глаза каждого из них неожиданно стали расти, превращаясь в огромные черные дыры. Парамонову даже показалось, что они разрывают его на части, засасывают вовнутрь себя все его сущностное тело, вместе с тонкими телами, сколько бы их ни было. Не только тело – они разрывают и засасывают в черную страшную бездну его земную судьбу. И он, напрягшись изо всех сил, пытался сопротивляться этой стремительной, могучей, как в водовороте, силе.
Парамонов еще противился, он старался переместить всю энергию своего организма во взгляд, отдавая им приказание немедленно исчезнуть из реального мира. Ему даже показалось на мгновение, что он вот-вот победит и оба – седой мужик и древний вавилонянин – исчезнут, растворятся в пространстве так же внезапно, как появились.
Но неожиданно огромная огненная вспышка, словно ядерный взрыв, полыхнула внутри его головы. И одновременно череп пронизала острейшая боль. Внутри этой боли Парамонов успел подумать про свои нервные окончания: о том, что от перенапряжения они рвут его тело. Боль промелькнула, как огненный смерч, а потом наступила темнота, и сердце, мозг охватила сладкая усталость. Парамонов, уже не ощущая своего сущностного тела, стал оседать на пол.
Смерть лежащего в собственной квартире Парамонова почувствовала собака колли, жившая этажом ниже. Сначала к недоумению, а потом ужасу хозяев, она принялась утробно выть, задирая к потолку голову.
Хозяева, не выдержав этого воя, поднялись по лестнице и увидели, что дверь в квартиру, где помещался известный экстрасенс, распахнута, а в прихожей, подергивая по-птичьи руками, жена экстрасенса вызывает «скорую помощь», которая, как выяснилось через полчаса, оказалась бесполезной.
Николай Николаевич, приближаясь к дому экстрасенса Парамонова, пересекал маленький скверик, и вдруг со скамейки навстречу ему поднялся человек:
– Привет, биолог-эколог! Опять конгресс какой-нибудь? Куда торопишься-то?
– Да так, – замялся Николай Николаевич, сразу узнав того пассажира, с которым попал в опасное приключение. – К экстрасенсу одному.
Он произнес это и сразу пожалел. Неизвестно, как еще кончится их объяснение с Парамоновым. И свидетели тут были не нужны.
– К Парамонову, что ли? – рассмеялся попутчик. – Садись рядом, посидим лучше пяток минут. Ему сейчас не до тебя.
Чувствуя нелепость своего поведения, Николай Николаевич все же присел на газету, которой попутчик застелил грязноватую скамейку.
– Семья, дом, работа в порядке? Там, в Пскове, тебя не обидели?
– Да как сказать. Даже, пожалуй, слишком не обидели…
– Ты смотри, ты с ними не очень путайся. Их игры не для тебя…
– Я-то не путаюсь, да они потихоньку впутывают…
– Ну! – удивился попутчик. – Сказал дед бабке: дай прикурить, а она ему бороду подожгла. Мы так не договаривались.
В это время с ревом по улице промчалась «скорая помощь» и, резко тормознув, завернула к одному из ближних домов. Хлопнув металлической дверью, из «скорой» вышел врач с чемоданчиком и скрылся в подъезде.
– Смотри, как быстро! – удивился попутчик. – Так бы к живым приезжали.
– Вы тут тоже кого-то ждете? – решился спросить Николай Николаевич.
– Можно сказать, что уже не жду. Тебя вот повидал, и хорошо.
Минут через пять из того же подъезда снова вышел врач. Его провожала женщина, одетая по-домашнему. Согнутые в локтях, ее руки подрагивали, словно у птицы. Женщина пыталась в чем-то убедить врача, но тот не соглашался.
– Не уговаривайте, я не имею права. Умерших перевозит другая служба! – расслышал Николай Николаевич.
– Пожалуй, можно и вставать, – проговорил попутчик, легко поднимаясь и придерживая за руку Николая Николаевича, который тоже сразу вскочил, чтобы идти искать дом, а потом квартиру Парамонова. – Ты чего, не понял? Сдох этот твой экстрасенс. Окочурился. Так что возвращайся к супруге.
Николай не то чтобы не поверил попутчику, а решил убедиться лично. Он вошел в тот подъезд, откуда только что отъехала пустая «скорая», стал подниматься по лестнице и наткнулся на кучку тревожно переговаривавшихся людей. Все они были одеты по-домашнему.
– Вот так живешь-живешь и не знаешь, когда тебя настигнет, – переживала пожилая соседка. – Сгорел человек на работе.
Ее Николай Николаевич и спросил:
– Извините, мне в квартиру к доктору Парамонову. Я правильно иду?
– Не ходите туда, Парамонова уже больше нет, – посоветовала ему соседка.
Николай не догадывался, что его, как и всех входящих в тот вечер в подъезд, где жил экстрасенс, зафиксировала на пленку служба наружного наблюдения, поставленная Пиновской. В тот же вечер его идентифицировали с человеком, который уже отбывал наказание по статье 109 – «Неосторожное убийство». Поэтому поначалу он шел у следственной бригады едва ли не первым подозреваемым. Но, так как судебная экспертиза однозначно подтвердила ненасильственную смерть, а наличие каких-либо ядов, и тем более четыреххлористого углерода, начисто отрицала, Николая Горюнова решили оставить в покое.
– Взгляните! Такое ощущение, что у него внутри головы произошел взрыв! – удивленно делился патологоанатом с коллегами, обнаружив множественный разрыв сосудов головного мозга у тела, к ноге которого была привязана бирка «Парамонов».
Николай Николаевич возвращался домой на Рубинштейна с ощущением странного облегчения на душе.
– Коля, я так испугалась за тебя! – бросилась к мужу Вика, когда он вошел в квартиру. – Ты знаешь, да? Только что передали в новостях, что этот Парамонов умер. Представляешь? Я даже не знала, что подумать! Только молила Господа, лишь бы тебя там не было в это время!
– Ну что ты! При чем тут я?
Он обнял жену и вдруг почувствовал, что делает это легко, словно той пакостной сцены, свидетелем которой он стал сегодня, не было вовсе.
Она больше не спрашивала, а он не рассказывал. Ему и в самом деле рассказывать было не о чем.
Потом они позвонили к Димке на отделение и с удивлением узнали, что сына уже перевели из реанимации в простую палату.
– Они что, совсем уже?! – удивился Николай Николаевич.
– А вы уверены, – спросил дежурный врач, выслушав возмущенные вопросы Вики, – вы уверены, что у мальчика действительно был приступ астмы? У меня, например, такое чувство, что ребенок ваш совершенно здоров. И я так думаю, что я прав.
Вика положила трубку, села на табурет и странно улыбнулась. А потом пересказала этот разговор.
– Ну, знаешь, если такое случилось, то как раз вот это – и есть настоящее чудо! – проговорил Николай.
Прощание
Привычка постоянно включать модем, особенно по вечерам, работала и дома. Только в Питере приходилось соединяться через междугородный. Николай Николаевич набрал номер своего мурманского провайдера и получил электронное послание от приятеля из Ботанического института, который находился здесь же, в родном городе, на Петроградской. Приятель прислал свою половину статьи, а заодно сообщал кой-какие биологические новости, вычитанные из европейских журналов.
Одновременно с этим посланием ноутбук принял текст и от Левы.