Сарафанов приблизил лицо к бриллианту, чувствуя легчайшее давление лучей. Проникающую радиацию света. Едва ощутимое сладкое жжение. Свет проникал в него, наполняя неземным блаженством, благодатным восторгом, молитвенным благоговением. Наполненная сумраком комната была молельней. На престоле светилось живое, посетившее храм божество. Трепетало, вращало лопасти света. Было похоже на дивную бабочку, на волшебное пернатое диво. Оттолкнется от алтаря, бесшумно вспорхнет, перенесется на небо, оставляя прозрачные радуги. Превратится в высокую, бело-голубую звезду.
Он молился бриллиантовому божеству бессловесной молитвой, взывая к его милости, чудотворной святости, всеобъемлющей силе и красоте. Молил, чтобы животворящее зарево распростерлось над Россией, оживило омертвелые силы народа, разбудило могучие энергии творчества, раскрыло запечатанные источники.
Сарафанов дышал на бриллиант. Его дыханием сотворялся волшебный камень, взращивался дивный кристалл. Его теплотой и любовью увеличивался драгоценный светоч, полнилось лучами божество. Он вдувал в него всю свою нежность, все упования. Воспоминания о любимой жене и сыне, которые не погибли, но жили в кристалле в виде божественных тихих радуг.
Мысли о постаревшей, еще живой, но слабеющей, исчезающей матери, которая присутствовала в бриллианте в виде лучистого спектра. Память об отце, о дядьях и дедах, о бабках-прабабках, которые взирали на него из бриллиантовых граней множеством любящих глаз. Молитва его, проникая в кристалл, преображалась в лучистую энергию света, возвращалась обратно, как чудный отклик. Это был камень и дух. Земное вещество и небесная сила. Синтез, вбирающий разрозненный мир, и эманация, рассылающая в мироздание вспышки энергии.
Он чувствовал, что сердце его превращается в лучистый бриллиант. Две звезды, два волшебных кристалла переливались один в другой. Обменивались энергиями света. Сближались, как сближаются два светила, отыскавшие друг друга в бескрайнем Космосе. Их окружало единое зарево. Вокруг пламенел единый лучистый нимб.
Молитва Сарафанова становилась все жарче и бессловесней. Последний глубокий вздох. Удар восхищенного сердца. И звезда поглотила звезду. Возникла огромная вспышка. Безмерное расширение мира. Он ослеп, утратил вещественность. Превратился в пучок лучей. Победив гравитацию, улетел в беспредельность, описав необъятный крут. Увидел концы и начала. Свою смерть и рождение. Вновь опустился на землю, вернувшись в потрясенную плоть.
Обессиленный, пораженный немотой, не понимал, что с ним случилось. Кто поднял его в беспредельность. Что открылось в слепящем прозрении. Кто и зачем вернул его в бренную плоть.
Вместе с Заборщиковым покидал молельню. Закрывал дверь лаборатории. Обессиленными пальцами пробегал по кнопкам электронного замка. Перебрасывал огонек из зеленой в красную лунку.
Вернулись в обеденный зал.
— Пора и честь знать, Алеша. Пойду. Еще много хлопот. Мне ведь далеко добираться, — Заборщиков засуетился по-стариковски, оглядываясь, как бы чего не забыть.
— Коля, хочу тебе сделать подарок. Дам тебе денег: купи себе новую машину, «внедорожник». По хлябям своим добираться.
— Нет, уволь. Не могу принять такой дорогой подарок.
— А это не подарок, а вклад в наше общее дело. — Сарафанов включил маленький, вмонтированный в стену микрофон. — Михаил Ильич, — позвал он помощника, — Просьба, зайдите к нам и захватите из сейфа двадцать тысяч… Прямо сейчас.
Заборщиков все еще смущенно топтался. Не верил в упавшее с неба благо. Вошел Агаев, стройный, любезный, элегантный. Держал в руках пухлый пакет с долларами.
— Вы просили, Алексей Сергеевич, — он протянул деньги Сарафанову.