– Господи… – вымолвил он. – Мать четверых детей… Что я скажу ее мужу?
Он поднял руки, как это делают все хирурги – ладонями к себе, – и укоризненно уставился на свои пальцы, словно они предали его. Что ж, в известном смысле так оно и было.
– Боже мой, – сказал Конвей. – Надо было учиться на кожника. Ни один кожник еще никого не угробил.
Выдав эту тираду, он пинком распахнул дверь лаборатории и был таков.
Когда Конвей ушел, бледный как смерть стажер-первогодок повернулся ко мне и спросил:
– Он всегда такой?
– Да, – ответил я. – Всегда.
За окном медленно ползли по дороге машины, окутанные мелкой октябрьской изморосью. Я смотрел на них и думал, насколько легче мне было бы посочувствовать Конвею, не знай я, что своей выходкой он преследовал лишь одну цель – выпустить пар. Это был своего рода обряд успокоения, смирения ярости, обряд, который Конвей отправлял всякий раз, когда терял пациента. Полагаю, иначе он просто не мог. И все же большинство наших работников предпочли, чтобы Конвей брал пример с Делонга из Далласа, который после каждой неудачи разгадывал французские кроссворды, или с Арчера из Чикаго, имевшего обыкновение отмечать очередную СНС походом к парикмахеру.
Добро бы Конвей только расстраивал нас своими набегами на лабораторию. Но нет, он еще срывал нам график. По утрам у лаборантов всегда запарка: надо исследовать срезы тканей, и обычно мы не укладываемся в сроки.
Я отвернулся от окна и взял следующий препарат. Лаборатория работает по поточному методу; патологоанатомы стоят вдоль высоких столов и разглядывают биопсии. Перед каждым висит микрофон, который включается нажатием на утопленную в пол педаль. Таким образом, руки остаются свободными. Получив результат, лаборант давит на педаль и начинает вещать в микрофон, а все его слова записываются на пленку. Потом секретарши перепечатывают эти отчеты и подшивают к историям болезни.
Всю последнюю неделю я старался бросить курить, поэтому очередной образец пришелся как нельзя кстати: это был белый сгусток на срезе легочной ткани. На розовом ярлычке значилось имя пациента, который лежал сейчас на операционном столе с разверстой грудной клеткой. Стоявшие вокруг него хирурги ждали патодиагноз, чтобы продолжить операцию. Если опухоль доброкачественная, они удалят ее и часть легкого, а если злокачественная – вырежут все легкое целиком и уберут лимфатические узлы.
Я надавил на педаль.
– Пациент АО-четыре-пять-два-три-три-шесть. Джозеф Магнусон. Образец – фрагмент верхней доли правого легкого. Размер… – я отпустил педаль и измерил длину и ширину образца, – пять на семь с половиной сантиметров. Легочная ткань бледно-розовая, крепитантная (это значит, что она насыщена воздухом и похрустывает. Такое состояние считается нормальным). Плевра гладкая, блестящая, никаких признаков волокон или спаек. Небольшое кровоизлияние. В паренхиме – белый сгусток не правильной формы, размером… – я измерил сгусток, – около двух сантиметров в поперечнике. На срезе белесый и, кажется, твердый. Видимой фибральной капсулы нет, заметны небольшие нарушения структуры прилегающих тканей… Предварительный диагноз – рак легкого, предположительно злокачественного развития, метастатический. Точка. Подпись: Джон Берри.
Я сделал срез с белого сгустка и быстро заморозил его. Единственный надежный способ определения характера опухоли – микроскопическое исследование. Мгновенная заморозка позволяет оперативно подготовить срез. В обычных условиях, прежде чем положить исследуемый препарат на предметный столик, его вымачивают в шести или семи лотках. На это уходит как минимум шесть часов, иногда – несколько суток. Но хирург не может ждать.
Как только ткань замерзла, я окрасил препарат и положил его на предметный столик. Даже под маломощным объективом мне была прекрасно видна кружевная легочная ткань с хрупкими альвеолярными мешочками, благодаря которым осуществляется газообмен между кровью и вдыхаемым воздухом. Белая масса была здесь совсем не к месту.
Я снова надавил на педаль.
– Микроскопическое исследование замороженного среза. Очевидно, белесое вещество состоит из недифференцированных клеток паренхимы, вторгнувшихся в окружающие здоровые ткани. В клетках много гиперхроматических ядер не правильной формы, регистрируется большое число клеточных делений. Замечены многоядровые гигантские клетки. Четко очерченной капсулы нет. Первое впечатление – злокачественное новообразование на ранней стадии. Обратите внимание на уровень антракоза в прилегающих тканях.