– Никаких снимков, – предупредил я его.
Распахнулись дверцы «Скорой», появились носилки с распростертым на них телом. Сначала я увидел одежду – брюки с разрезанными штанинами, вспоротые рукава. Казалось, тело побывало в каком-то чудовищном токарном станке. Потом холодный свет ламп у входа залил лицо, и я узнал Романа Джонса. Над его правым ухом виднелась глубокая вмятина, будто на прохудившемся футбольном мяче, темные губы отливали синевой.
Полицейские выключили маячок, мигание прекратилось. Хэммонд приступил к работе прямо на улице. Он действовал быстро и сноровисто: левой рукой взял Джонса за запястье, прильнул ухом к его груди, а правой рукой ощупал артерии на шее негра. Мгновение спустя он выпрямился и, ни слова не говоря, начал массаж грудной клетки; одну ладонь он прижал к груди Джонса плашмя, другую – только подушечкой. Движения его были резкими, мощными и ритмичными.
– Вызовите анестезиолога и стажера из хирургии. Привезите реанимационную каталку. Кислородную маску. Положительное давление. Так, за работу.
Мы вкатили Джонса в одну из небольших палат интенсивной терапии. Хэммонд ни на миг не прерывал массаж сердца и ни разу не сбился с ритма. В палате нас уже ждал стажер хирургического отделения.
– Остановка сердца? – спросил он.
– Да, – ответил Хэммонд. – И дыхания. Пульса нет.
Хирург схватил бумажный пакет и достал пару резиновых перчаток, не дожидаясь, пока это сделает медсестра, и не сводя глаз с неподвижного тела Романа Джонса.
– Сейчас вскроем, – сказал он, сжимая и разжимая пальцы.
Хэммонд кивнул, продолжая массировать сердце, хотя и без особого успеха; губы и язык Романа делались все чернее, кожа на щеках и ушах тоже темнела и покрывалась пятнами.
Ассистент укрепил кислородную маску.
– Сколько, сэр? – спросила медсестра.
– Семь литров, – ответил хирург.
Ему подали скальпель. Одновременно медсестра убрала с груди Романа ошметки одежды. Никто не потрудился снять с него штаны и все остальное. Хирург шагнул вперед; лицо его сохраняло невозмутимое выражение, правая рука крепко сжимала скальпель, указательный палец плотно лежал на лезвии.
– Ладно, – молвил хирург и сделал ровный надрез поверх ребер на левой стороне груди. Разрез был глубокий и шел наискосок; из него текла кровь, но хирург не обратил на это ни малейшего внимания. Обнажив блестящие белесые ребра, он взрезал межреберную мышцу и пустил в ход расширитель. Послышался громкий хруст, затем – хлопок. Ребра лопнули, будто проволока. Мы увидели съежившиеся морщинистые легкие и увеличенное синеватое сердце. Оно не билось, но и не было неподвижным. Больше всего оно напоминало мешок, в котором копошатся черви.
Хирург начал прямой массаж. Плавно и мягко, согнув сначала мизинец, потом – безымянный, средний и указательный пальцы, он «выжал» сердце, освободив его от крови, затем принялся резко сжимать и разжимать кулак, покряхтывая в такт движениям.
Кто-то принес аппарат для измерения давления, и Хэммонд взялся за «грушу». Несколько секунд он молча следил за стрелкой и наконец сказал:
– Ничего.
– Фибрилляция есть, – ответил хирург, продолжая массаж сердца. – Давайте подождем. Адреналина пока не надо.
Прошла минута. Еще одна. Кожа негра делалась все темнее.
– Слабеет. Пять кубиков адреналина, один к тысяче.
Медсестра приготовила шприц, и хирург ввел лекарство прямо в сердечную мышцу, после чего возобновил массаж.
Я наблюдал, как аппарат искусственного дыхания ритмично наполняет легкие воздухом. Но Роман явно умирал. Через несколько минут хирург сдался.
– Все, – сказал он, извлекая руки из грудной полости, снимая перчатки и бросая последний взгляд на Романа Джонса. Затем он осмотрел раны на груди и предплечьях покойного, вмятину на черепе, и добавил:
– Вероятно, первичная остановка дыхания. Его сильно ударили по голове. – Хирург повернулся к Хэммонду. – Вы составите медицинское заключение?
– Да, конечно, – ответил Хэммонд.
В этот миг распахнулась дверь и в палату вбежала медсестра.
– Доктор Хэммонд, вас зовет доктор Йоргенсен, – сообщила она. – Привезли девушку в геморрагическом шоке.
***
Первым, кого я увидел в коридоре, был Питерсон в цивильном костюме. Он был растерян и раздражен, даже не сразу узнал меня. А узнав, дернул за рукав.
– Э.., послушайте, Берри…
– Не сейчас, – ответил я, шагая следом за Хэммондом и медсестрой в другую палату. Там лежала навзничь бледная как смерть девушка с обмотанными бинтами запястьями. Она была в сознании, но едва соображала; голова ее металась по подушке, из горла вырывались тихие стоны.