– Наверное, в Мемориалке. Или его уже увезли в городскую.
– Я выясню. Не волнуйся ни о чем.
Я вышел из камеры, и сержант запер дверь. В коридоре он не проронил ни слова, но, когда мы вошли в дежурку, сказал:
– Вас хочет видеть капитан.
– Хорошо.
– Ему не терпится малость поточить лясы.
– Что ж, ведите меня к нему, – ответил я.
3
Табличка на двери сообщала: «Отдел по расследованию убийств», а под ней на картонке печатными буквами было выведено: «Капитан Питерсон». Капитан оказался крепким коротышкой с седыми волосами, подстриженными под «ежик», движения его были проворными и точными. Когда Питерсон обошел вокруг стола, чтобы приветствовать меня, я заметил, что он хромает на правую ногу. Он даже не пытался скрыть этот изъян, а, напротив, подчеркивал его, громко шаркая носком по полу. Солдаты и легавые обычно гордятся своими увечьями. Нетрудно было догадаться, что Питерсон пострадал при исполнении служебного долга. Я попробовал угадать, что с ним стряслось. Скорее всего, нарвался на пулю: ножевое ранение в голень – большая редкость.
Хозяин кабинета протянул мне руку и сказал:
– Я капитан Питерсон.
– Джон Берри.
Рукопожатие было радушным, но глаза капитана смотрели холодно и пытливо. Он указал мне на кресло.
– Сержант говорит, что прежде не видел вас здесь, вот я и решил познакомиться. Мы знаем почти всех бостонских защитников по уголовным делам.
– Вы хотите сказать – судебных защитников?
– Разумеется, – покладисто ответил Питерсон. – Конечно, судебных.
Он выжидательно уставился на меня. Я молчал.
Наконец капитан спросил:
– Из какой вы фирмы?
– Не понимаю, почему вы приняли меня за юриста, – ответил я. – Сроду им не был.
Капитан прикинулся удивленным:
– Но у сержанта сложилось иное впечатление. Вы представились ему как адвокат.
– Да неужели?
– Вот именно. – Питерсон уперся ладонями в стол.
– Кто вам это сказал?
– Сержант.
– Значит, он что-то напутал.
Капитан откинулся в кресле и одарил меня любезной улыбкой, словно говоря: «Ладно, ладно, не будем суетиться по пустякам».
– Знай мы, что вы не адвокат, нипочем не разрешили бы вам свидание с Ли.
– Вероятно. Только никто не поинтересовался моим именем и родом занятий, никто не просил меня расписаться в книге посетителей.
– Полагаю, сержант был сбит с толку.
– Вполне оправданное предположение, если вспомнить, какой умница ваш сержант.
На лице капитана заиграла дурацкая улыбочка. Мне был знаком этот тип людей. Удачливый легавый, знавший, когда надо возмутиться, а когда разумнее проглотить обиду. Искусный дипломат, вежливый блюститель закона. Но лишь до тех пор, пока не почувствует, что противник ломается.
– Ну? – буркнул он после долгого молчания.
– Я работаю вместе с доктором Ли, – сообщил я ему.
Если он и удивился, то виду не подал.
– Тоже врач?
– Совершенно верно.
– У вас, лекарей, определенно существует круговая порука, – не переставая улыбаться, изрек капитан. Вероятно, за последние две минуты он улыбался больше, чем за два предшествующих года.
– Не сказал бы, – возразил я.
Улыбка начала таять. Наверное, с непривычки у капитана устали лицевые мышцы.
– Если вы и впрямь врач, – проговорил Питерсон, – мой вам совет: держитесь подальше от этого Ли. Шумиха угробит вашу практику.
– Какая шумиха?
– Суд и прочее.
– А что, будет суд?
– Разумеется, – ответил Питерсон. – И громкий, так что вашей практике, вероятно, не поздоровится.
– У меня нет практики, – сообщил я ему.
– Наукой занимаетесь?
– Нет, – ответил я. – Трупы вскрываю.
Наконец-то его проняло. Питерсон привстал со стула, но тотчас опомнился и снова сел.
– Трупы, – эхом повторил он.
– Совершенно верно. Работаю в больницах, делаю всякие анализы.
Капитан надолго умолк, нахмурился, почесал тыльную сторону ладони и оглядел свой стол. Наконец он сказал:
– Не знаю, что вы пытаетесь доказать, доктор, но, как бы там ни было, мы вполне можем обойтись без вашей помощи. А Ли влип слишком серьезно, чтобы…
– Это еще надо доказать.
Питерсон покачал головой:
– Вы и сами знаете, что не правы.
– Не уверен.
– Известно ли вам, на какую сумму может подать иск врач за необоснованный арест?
– На миллион долларов, – ответил я.
– Полмиллиона. Но это не так уж важно: итог один.
– Полагаете, у вас есть верное дело?
– Есть, – Питерсон снова осклабился. – Конечно, доктор Ли может позвать вас в свидетели, это ясно. И вы можете наговорить сколько угодно громких слов, чтобы обдурить присяжных и произвести на них впечатление своими высоконаучными выкладками. Но вам никуда не деться от главного факта.
– Что же это за факт?
– Нынче утром в бостонской Мемориальной больнице истекла кровью и умерла девушка. И причиной тому – подпольный аборт. Вот такой факт – простой и очевидный.
– И вы думаете, что аборт сделал доктор Ли?
– У нас имеются кое-какие улики, – вкрадчиво проговорил Питерсон.
– Надеюсь, они достаточно убедительны, – сказал я. – Доктор Ли – известный и уважаемый…
– Послушайте, – оборвал меня капитан, впервые выказав раздражение. – По-вашему, эта девушка была десятидолларовой шлюхой? Нет, она была хорошей дочерью почтенных родителей. Чертовски порядочной, из замечательной семьи. Молодая, красивая, добрая. И ее зарезали. Причем не какая-нибудь повитуха из Роксбери или шарлатан из Северного района. У нее достало ума не обращаться к ним. Да и денег было достаточно.
– Почему вы считаете, что аборт сделал доктор Ли?
– Не вашего ума дело.
Я передернул плечами.
– Поверенный доктора Ли задаст вам тот же вопрос. Это будет его ума дело. И если вы не сможете ответить…
– Сможем.
Я молчал. Мне стало любопытно, захотелось узнать, действительно ли Питерсон такой уж хороший дипломат. Он не должен говорить мне больше ни слова. Он не был обязан сообщать мне даже то, что уже сообщил. Если он снова откроет рот, это будет ошибкой.