Annotation
Прудков Владимир
Прудков Владимир
Экстрим для мажора
Платон Грачев, нигде не определившись и не поступив учиться, вернулся домой. В прекрасный майский день его отец, управляющий шахтой, объявил с усмешкой:
- Ну, дорогой мой, пора и тебе приобщаться к трудовой деятельности.
Платон молчал, ждал, что отец скажет дальше. А мать, никогда и нигде не работавшая, мигом заинтересовавшись, спросила у мужа:
- Куда ты его хочешь? В совет директоров?
- Ну, вот ещё! Неуча-то? В шахту!
- Ай-я-яй, - заголосила она. - Сам всю жизнь в этих шахтах силикозы зарабатывал и единственного сына -туда же?
- Хватит! - оборвал её Грачев-старший. - Скажи спасибо, что не в забой посылаю.
Русоволосый и кудрявый Платон искоса поглядывал на отца и думал: а ведь он меня не любит! Может, в эти минуты даже ненавидит за то, что я не такой, как он, и не оправдал его ожиданий.
Впрочем, что ни делает боженька, всё к лучшему. С детства Платон, как и его авантюрные приятели, был заряжен на экстрим, и теперь, наконец, нарвётся на что-нибудь стоящее.
Пройдя техминимум, Грачев вышел на смену. Наряд проводил полнолицый, ухоженный мужчина, начальник группы. Прочие сидели на длинной лавке, покуривали, изредка поглядывая на новенького. Он заметно от всех отличался: в чистой, только что полученной куртке, с гладким, свежим лицом. Начальник прохаживаясь и распределяя, кто куда пойдёт, остановился возле крепкого, коренастого парня лет двадцати семи.
- Ты, Лобов, пойдёшь сегодня с новеньким.
Он долго разъяснял, что нужно сделать, а Лобов вроде и не слушал - опустил голову и хмуро смотрел на носки тяжёлых рабочих ботинок. Стали собираться в шахту. Лобов надел каску, застегнул на поясе ремень с аккумулятором, повесил на плечо красную банку самоспасателя. Платон проделал то же самое. Потом Лобов взял брезентовую сумку с инструментом, а у Грачёва сумки не было. И поэтому, когда Лобов прихватил с собой ещё коробку с прибором, предложил:
- Давай, я понесу.
Но Лобов прибора не отдал - наверно, не доверил.
В бункере, продуваемом подогретым воздухом, сидели на бетонных ступеньках человек десять шахтёров - дожидались клети. Здесь бука, молчун Лобов показал себя с другой стороны. Громко поздоровался, кому-то пожал руку, кого-то похлопал по плечу. Пристал к грузному, пожилому шахтёру, у которого из сумки выглядывали бутылки для взятия проб воздуха:
- Терёха, и ты здесь?.. Тебе на печи сидеть, а ты в шахту. К чему? Небось, набил матрацовку рублями?
- Ну чего ты ко мне привязался, - уныло протянул Терёха.
Лобов присел и, с усмешкой поглядывая на шахтёра, стал всем рассказывать:
- Он, знаете, что в шахте делает? Заберётся в сбойку, где поглуше, кусок породы под голову положит и дрыхнет преспокойно. А потом в инертной пыли вываляется и - на-гора. Мы тоже, мол, не баклуши бьём. Я однажды его разбудил, так он на меня полканом налетел. Наверно, сон видел, как вознаградные получает.
Все загоготали. Унылый шахтёр безнадёжно махнул рукой и даже не удосужился сказать: мели, Емеля.
Женщина, показавшаяся Платону очень толстой из-за широкой, грубой куртки и таких же штанов, позвала в клеть. Заскрежетала, задвигаясь, решётка. Четыре коротких, резких звонка, и клеть провалилась вниз, в тёмную, сырую бездну. Холодная капля воды упала Платону за шиворот. Он вздрогнул и невольно подался ближе к середине. "Не толкайся, парень!" - крикнули на него. Минуты через три клеть тормознула, резко ударилась о донное железо.
- Чёрт! - ругнул кто-то машиниста подъёма. - Мог бы и помягше.
Вышли на широкий, освещённый двор. Но прошли метров тридцать и подземная выработка сузилась. Платон, шедший за наставником, не успел заметить, куда исчезли шахтёры, спускавшиеся с ним. Впереди только Лобов. Под ногами скрипели узкие деревянные мостки. Рядом тянулись рельсы, а над головой повисла троллея. Лобов оглянулся - опять нахмуренный, брови насуплены.
- Ты гляди там, за троллею не схватись. А то так шарахнет, костей не соберёшь.
Сзади раздался сильный шум, громыханье. Лобов остановился, спиной вплотную прижался к крепи. Платон последовал его примеру. Мимо пронёсся электровоз. Он тащил длинную цепь порожних вагонеток. Их раскачивало, а последнюю прямо бросило на Платона. Он вдавился в стену, меж металлических обручей.
Уф, кажется, пронесло!
Лобов убежал вперёд, пришлось догонять, а чуть ли не упёршись в его спину, Платон высказал возникшее сомнение:
- Нас инструктировали, что здесь ходить нельзя.
- Мы - особые, - через плечо ответил Лобов. - Нам везде можно.
- А вот ещё нас учили...
Наставник резко остановился.
- Забудь, чему учили. Будешь переучиваться!
Платон пожал плечами и дальше следовал молча. Поглядывая сверху вниз на крепыша, неприязненно втыкал в спину: "Ишь, наполеончик нашёлся".
Пути разветвлялись, уходили куда-то полутёмными лабиринтами. Лобов пёр вперёд, как маленький танк. Грохнул дверью перемычки, выходящей на другой штрек. Платона обдало пылью, он чихнул и заторопился следом. На новом штреке было темно, душно, воздушная струя текла навстречу, рядом с ходками тихо шелестела лента, унося в гору кучки породы.
Платон видел, что Лобову не нравились его вопросы, но упрямо продолжал спрашивать, а когда получил очередной отлуп, без робости урезонил:
- Ты тоже ведь не сразу усвоил.
- Я - другое дело, - усмехнулся Лобов. - У меня, может, по наследству передалось.
Платон вспомнил про отца; в таком случае, и он должен иметь наследственный опыт. Но промолчал. Не хотелось преждевременно открываться, что попал в группу по блату. Хотя - какой может быть в этой преисподней "блат"? Он оступился, упал на четвереньки и увидел нечто интересное. Сообщить этому сурку, нет?
- Гляди-ка! - всё-таки показал. - Искра вылетела.
Лобов вернулся, понаблюдал. Вылетела ещё одна искра.
- Мм, непорядок, - нахмурился и потянул за аварийный тросик, натянутый вдоль конвейера. Лента остановилась. Затем ловко вышиб ролик. - Нагрелся-то как. Подшипник заело. Ну, парень, считай пожар предотвратили. Вон кругом сколько штыба, мигом мог вспыхнуть. А пожар в шахте - страшное дело.
Он искоса глянул на подопечного.
- Эх, начальства рядом нету. Глядишь, премию выписали бы. Кстати, ты самоспасателем умеешь пользоваться?
- Чисто теоретически, - Платон на всякий случай поправил на поясе красную банку с неведомым содержимым.
Тонкой осой запел предупредительный сигнал.
- Осторожней, щас включится, - предупредил Лобов.
Однако сигнал смолк, а лента даже не дёрнулась. Наставник выругался, побросал свои доспехи и, забыв про напарника, побежал в обратную сторону, к началу конвейера.
Платон остался один, не зная, что делать. В преисподней было темно, только фонарик узким лучиком освещал пыльные стены. "Ну вот, жаждал экстрима - получай". Он больше года куролесил по стране, иногда телеграфируя сердобольной маме, чтобы подкинула деньжат. В Москве на Курском вокзале, чуть не стал любовником весьма активного господина, но в самый последний момент, поняв, что к чему, выскочил из его шикарной машины. А уже здесь, когда оформлялся на работу, познакомился с симпатичной девчушкой; она спросила с изумлением: