- Да нет... почему же.
- Ну, прохлаждаться некогда, - навешивая амуницию, сказал Лобов. - Нам ещё на пятый участок.
И опять, чуть ли не бегом, приударили по шахте. Со светлого, прохладного электровозного штрека свернули и проникли в мокрую, вонявшую плесенью и гнилью, выработку.
- Так скорее доберёмся, - пояснил Лобов. - Правда, тут давно никто не хаживал. Ну, будем живы, не помрём!
Он опять убежал вперед и, когда вломился в очередные двери, на кровле что-то треснуло и перед самым носом Платона бухнулась порядочная глыба. Лобов мигом обернулся, посветил на подопечного.
- Ты как?
- Вроде ничего, - пробормотал Платон. Коленки у него подрагивали.
Лобов направил луч вверх на кровлю.
- Крепление, вишь, подгнило, - виновато оправдался он. - Давно не меняли. Брошенная сбойка.
Платон, хотя ещё не совсем оправился от испуга, посмотрел на глыбу породы у ног и через силу улыбнулся.
- Шестнадцать тонн будет?
- Да нет, ты что! От силы полтонны, - утешил командир. - Так идём дальше или что?
- Не стоять же тут. - Платон обошёл глыбу.
Далее, за сбойкой, стало сухо и добротно. Впереди послышалось шуршание ленточного конвейера. А вот он и сам: лента широкая, быстрая, и угля на ней - до краёв.
- Из лавы, - всё ещё виноватым голосом пояснил Лобов. - Комбайн рубит.
- А почему на участке гребут лопатой? - спросил Платон, вспомнив двух чёрных атлетов.
- Пласт не тот. Не везде комбайн приспособишь, - прежним убеждённым тоном объяснил Лобов. - Человек - самый универсальный механизм. Бывает, и комбайны приходится откапывать - лопатой.
Ещё через одни двери, сотые в этот день, прошли к головной части конвейера. Натужно гудел двигатель, уголь с грохотом сыпался в чёрную пасть бункера, куда Платон, к счастью, не попал. Зловеще клубилась пыль. Лобов с ходу, без передышки, стал осматривать аппаратуру и делать малопонятные вещи. Платон уже не лез к нему, чувствовал - не до него наладчику. Он впервые ощутил, как-то вдруг, сразу, что сильно устал от беспрерывной беготни, и сейчас с удовольствием присел бы - хоть куда, хоть прямо на мостки, покрытые толстым слоем пыли, но продолжал стоять, молча наблюдая за наставником. Показалось странным, что Лобов гордится своей профессией. "Во всех дырах побывали, самые грязные места - наши. Что же в ней творческого?" - вяло подумал Платон.
Лобов осмотрел аппаратуру, выпрямился.
- Здесь вроде бы всё нормально. Придётся туда лезть. - Показал рукой в сторону бункера.
"Уж не сошёл ли он с ума?"
А Лобов и точно - направился к бункеру. Правда, рядом оказался припорошенный пылью и незаметный люк. Лобов поднял крышку и полез первым. Спускались по лестнице в узком, чёрном колодце метров десять. За перегородкой, грохотал уголь... И опять выбрались на электровозный штрек! Светло, свежий воздух. Парень в телогрейке нажимает на кнопки пульта управления, уголь широким потоком сыплется в вагонетки.
- Ну, чего у тебя? - спросил Лобов.
- Ленты останавливаются.
- Ну, ясно. Тут собака зарылась. - Лобов тыльной стороной ладони ударил по шкафу управления, висевшему в нише.
Что-то щёлкнуло внутри. И всё стихло. Стрелка включённых лент упала на ноль. Лобов торопливо надавил на кнопку запуска - нет результата. Побледнел, заволновался и, успокаивая себя, пробормотал: "Вот и хорошо, что при нас, вот и хорошо". Вытащил из сумки торцовый ключ, стал отвинчивать крышку, много болтов. Требовательно зазвонил телефон.
- Да наладчики тут копаются, - ответил насыпщик.
Следом позвонили с поверхности - диспетчер шахты, и отвечать пришлось самому Лобову. За метр от телефона было слышно, как диспетчер кричит:
- Прекратите ваши эксперименты! Вы остановили самый добычной участок. Догадываюсь, что умышленно!
- Ну да, я уже диверсант! - огрызнулся Лобов и повесил бронированную трубку.
Наконец, вскрыл шкаф, покопался во внутренностях и повернулся с перекошенным от огорчения и ярости лицом.
- Эх, схема куда-то запропастилась. Платон, будь другом, дуй на четвёртый! Там точно есть, вчерась пользовался. - Глянул на растерявшегося напарника, с досадой бросил: - А! Ты же не знаешь, где. Ладно, сиди тут!
Всё бросил и убежал. Грачёв, почувствовавший свою бесполезность, сел на скамейку и стал дожидаться. Раздосадовано, с обидой думал: " Прослабил отец. Пожалел сыночка, воткнул в подземную элиту. Да пошли вы все с вашими привилегиями! Полезу в забой. Вот где настоящий экстрим!"
Запустив участок (разумеется, Лобов запускал), поехали со сменой к стволу. На электровозе, в игрушечных вагончиках. Лобов заметно устал. Молчал. Да и Платон, круто решивший перейти в забойщики, ни о чём больше у него не спрашивал. Припомнил податливую, аж до пояса, подругу и вяло загадывал: "Небось, теперь отвалит. Да пусть. Другую найду - без запросов".
Высадились у ствола и вместе с другими шахтёрами прошли в узкую, длинную камеру, заняли места на бетонной скамье и стали дожидаться, когда позовут в клеть.
- Подымут - первым делом накурюсь. А потом - в душевую, под прохладную водичку, - расслабившись, размечтался Лобов.
Платон молчал. Он смотрел на чёрную от пыли физиономию товарища с незапыленными влажными глазами и думал: "Наверно, и я такой". Ощутимо навалилась усталость. Ему даже показалось, что он уже год беспрерывно бегает по этим лентам, сбойкам, уклонам, но одновременно казалось, что год пролетел, как миг. Да уж, нарвался на экстрим. Ещё какой! За один день мог трижды отправиться на свидания к праотцам - к дедушке Андрею, который, по словам отца, тоже был забойным шахтёром.
В камеру заглянул стволовой - рабочий, распоряжавшийся подъёмом.
- Наладчики тут? К телефону просют.
Лобов протиснулся меж людей и пошёл за стволовым. На ходу спросил, поднял ли больного.
- Терёху-то? - тот оттопырил губу. - Чего ж не поднять, поднял. Как и положено, на семь сигналов, с сопровождающим.
Переговорив по телефону, Лобов вернулся в камеру и хмуро сказал Платону:
- Зосима звонил. Опять на седьмом участке ленты встали. - Выражая недовольство, загнул матом. - Ну, погнали!
Платон встал и пошёл за ним. Шахтёры, пропуская, посмеивались: - Сашок, ты чо? Угля в сумку забыл набрать?
Лобов не отвечал. Только когда выбрались из камеры и набрали скорость, он резко остановился и, повернувшись к Платону, предложил:
- Слышь, я и сам могу сбегать. Тебе, на первый раз, по-моему, достаточно.
- Да чего там, вдвоём веселее, - возразил Платон, прикидывая, что мать наверняка, из-за его задержки, начнёт телефоны обзванивать, отца тревожить, а если до отца не дозвонится, то и в горноспасательную службу удосужится звякнуть. А ещё ведь, вылезши на-гора, надо наставнику кружку пива поставить...тоже время уйдёт. И вернётся он домой (если повезёт и дальше), когда первые звёзды на небе зажгутся.
Они ходко, но уже не так бодро зашагали знакомым путём. И Платон Грачев, поспешая за Лобовым, гадал: "Может, в натуре, остаться при нём? Ну, не атлетом, так бегуном на длинные дистанции точняком заделаюсь".