— Туманный ответ. Можно поконкретнее?
— Нельзя.
— А кто эти люди, чем они занимаются, где обитают?
— Я тебе не скажу.
— Почему?
— Не хочу!
— Боишься?
— Ничего я не боюсь. Просто не хочу, и все, без всяких причин, — раздраженно сказала Дина. — Между прочим, во время нашего разговора ты, сам того не замечая, несколько раз задел мое самолюбие, надавил на мою личность. То есть попытался унизить.
— Ничего такого у меня даже в мыслях не было, — искренне сказал Пузырь.
— А ты открути пленку назад и вспомни, как ты, издеваясь, посоветовал мне читать мысли в цирке, потом сказал, что у меня мания величия, что я «круто попала», что я туманно отвечаю на твои вопросы и чего-то боюсь. За две минуты ты сделал мне пять замечаний. И после этого ты спрашиваешь, почему я неуютно чувствую себя среди таких, как ты. Раньше я бы оправдывалась, подстраивалась, искала бы нужный ответ. Но теперь я этого не делаю. Теперь я сама себе судья.
— Бывает. Только ты, главное, не думай, что меня твоя матушка послала. Я сам к тебе пришел. Сел кушать и вдруг вспомнил, что давно с тобой не виделся. Решил пригласить тебя в гости покушать и поболтать. У тебя телефон был занят, поэтому я без звонка пришел, — переминаясь с ноги на ногу, неуклюже оправдывался Пузырь.
— Никогда при мне не произноси слово «кушать». Это омерзительно. Выражайся как-нибудь иначе, например, «завтракать», «обедать», «ужинать», «есть». Только не «кушать».
— Почему?
— «Кушать» — лакейское слово, так выражались холопы. А если ты этого не чувствуешь, значит, тебя воспитывали очень простые люди с примитивным вкусом.
— Кто это сказал? — опешил Пузырь.
— Один знаменитый писатель.
— Как фамилия?
— Ты все равно не знаешь. Набоков. Неважно.
— Почему не знаю? Знаю. Он «Алису в стране чудес» перевел. Короче, пургу гонит твой Набоков, глупости говорит, — медленно произнес Пузырь, глядя на приятельницу, как на редкостное, неизвестное науке существо, которое он увидел первый раз в жизни. — С тобой действительно что-то непонятное происходит, Кирсанова. Откуда эти барские замашки?
— Ах, зачем я тебе об этом сказала, ты ведь все равно ничего не понимаешь. Ты инфантильный, как второклассник.
— Слушай, Кирсанова, еще две недели назад ты была нормальной девчонкой. Ты чего? На тебя кто-то плохо влияет, сто пудов.
— Это все, что ты хотел мне сказать?
— Мне не нравится твой высокомерный тон. Я не какой-нибудь зажеванный окурок, чтобы на меня поплевывать. Если тебя воспитывали люди с изысканным вкусом, ты должна с уважением относится ко мне хотя бы из-за моего почтенного возраста, ведь я старше тебя на четыре месяца.
— Не надейся. Я вообще не понимаю, почему надо уважать людей только потому, что они старше, что у них седые волосы и морщинистое лицо. Уважение нужно заслужить. — Она надела сандалии, застегнула ремешки и сказала: — Твое время истекло. Идем. Я опаздываю, а тебе пора домой, там тебе кушать подано.
Дальше Дина действовала очень энергично. Она взяла свою сумочку, подтолкнула Пузыря вперед, а когда они вышли на лестничную площадку, закрыла дверь на ключ, вызвала лифт, вошла в кабину и спросила:
— Ты едешь?
Пузырь остановился перед лифтом, сунул руки в карманы и твердо заявил:
— Нет, красавица, так не пойдет. Ты меня обвинила черт знает в чем и окончательно запутала. Тут надо во всем тщательно, не спеша, разобраться.
— Извини, я тороплюсь, — сказала Дина и надавила на кнопку первого этажа.
Двери закрылись, загудел двигатель, лифт поехал вниз. Пузырь бросился вперед, попытался разжать закрытые створки кабины, потом крикнул в щель между ними:
— Ты совсем офигела, Кирсанова! Ишь какая цаца! Слова ей сказать нельзя! Да я, если хочешь знать, тоже избранный! Только никому об этом не говорю! Потому что скромный!
Он подбежал к окну, выглянул на улицу и увидел Дину, которая вышла из подъезда и направилась к метро. Через несколько секунд Пузырь заметил Вадика, который вылез из палисадника и последовал за Кирсановой.
Дина проехала несколько остановок на метро, вышла на улицу и несколько минут в потоке людей шла вдоль длиннющего железобетонного забора, за которым возвышались кроны вековых деревьев. Вадик следовал за приятельницей на почтительном расстоянии, стараясь не спускать с нее глаз, хотя несколько раз терял ее за спинами прохожих.
Остановилась Дина у открытых ворот городского кладбища, рядом с попрошайками и продавцами цветов. Вадик наблюдал за ней из-за стеклянной стены торговой палатки, в которой продавали свежую выпечку и напитки. Сквозь высокие окна киоска, пропахшего ванилью и сдобой, он видел, как Дина открыла сумочку, вынула из нее три цепочки с медальонами и, развесив украшения на пальцах левой руки, стала предлагать их всем, кто проходил мимо. Вадик не смог разглядеть, что висит на цепочках — то ли маленькие иконки, то ли кулоны. Из-за большого расстояния, которое разделяло их, Ситников не слышал Дину, зато видел, как бойко рекламирует она свой товар.