Почему? Глядя на город, Тереза пыталась понять, что конкретно вызывает в ней столь живой отклик. Не просто английскость и никак не симпатичность, потому что Англия не обладает монополией на красивые места, а в Булвертоне слишком уж много безалаберной мешанины, чтобы назвать его симпатичным. Вот, к примеру, кварталы, примыкающие к гостинице, – иначе чем безрадостными их не назовешь. И что там ни говори об английской специфике, сама эта безрадостность была прекрасно знакома Терезе; такие кварталы есть практически в любом городе, в любом уголке мира. Может быть, все дело тут в пропорциях: каждое новое здание строилось с оглядкой на предыдущее, чтобы не слишком на их фоне выделяться. Нельзя забывать и о масштабах: этот город вырос в небольшой долине и вокруг нее. Американские архитекторы стали бы соревноваться, кто построит самое большое, самое броское здание, здесь же дома возводились мирно, словно в рамках всеобщей договоренности, чем должен быть Булвертон для тех, кто в нем живет.
А в результате – безыскусная естественность, и хотя Тереза провела в этом городе считаные часы да и то в основном в постели, пытаясь уснуть, ее чувства к нему были куда сильнее, чем к Вашингтону, или Балтимору, или даже к уютному спальному городку Вудбриджу.
Она снова пересекла парк и направилась к замеченной сверху церкви. Эта церковь – собор Святого Гавриила – стояла на небольшом возвышении, прямо перед ней было церковное кладбище. Тереза попробовала читать надписи на могильных плитах, но все они стерлись от времени. Дверь церкви была заперта, и рядом не было никого, кто мог бы ее открыть.
К церкви примыкал маленький, окруженный забором сад, его калитка была прикрыта, но не заперта. На заборе висела табличка, излагавшая историю сада:
САД «КРОСС-КИЗ». На этом месте стояла гостиница «Кросс-Киз», уничтоженная немецкой бомбой 17 мая 1942 г. примерно в 1.00 пополудни. Это было воскресенье, время ланча, гостиница была переполнена, в результате чего было много жертв. Погибли одиннадцать жителей Булвертона, и еще двадцать шесть были ранены, что стало для этого города наибольшим количеством жертв в единичном эпизоде за все время мировой войны. Мемориальная доска с именами погибших находится в дальнем конце сада.
Тереза толкнула калитку и вошла. Сад не был слишком уж заросшим, однако чувствовалось отсутствие регулярного ухода. Газон давно бы полагалось подстричь, деревья и кусты обросли тонкими молодыми побегами. Найдя висевшую на стене мемориальную доску, Тереза отвела в сторону длинную колючую ветку розового куста, скрывавшую ее почти наполовину. Она читала имена, стараясь их запомнить – на случай, если в городе встретится кто-нибудь из родственников погибших. Потом, зная ненадежность своей памяти, достала из сумочки записную книжку и аккуратно переписала все фамилии.
Одиннадцать погибших, меньше, чем тех, кого убил в прошлом году Джерри Гроув, а ведь какая это была трагедия даже по меркам военного времени, никто и помыслить не мог, что с этим городом может случиться что-нибудь худшее.
Сегодня Булвертон все еще не может прийти в себя после устроенной Гроувом бойни. А пройдет полвека, и какой эпизод из жизни города будут вспоминать как самый страшный?
Рядом с мемориальным садом начинался глуховатый проулок; пройдя по нему совсем немного, Тереза оказалась на широкой торговой улице. Это была Хай-стрит, о чем свидетельствовала табличка, прибитая к стене на одном из перекрестков. Судя по количеству сошедшихся сюда людей, торговля была в полном разгаре. Тереза прошла улицу из конца в конец, разглядывая всех встречных, чувствуя, что, пусть это и первое ее здесь утро, она успела уже познакомиться со многими гранями городской жизни. Она держала в руке открытую записную книжку и записывала по пути адреса полицейского участка, библиотеки, почты, банков и так далее – всех учреждений, которые могли понадобиться ей в будущем.
В первом же газетном киоске она купила карту города и местную газету. Бегло просмотрела заголовки, однако недавний ужас, неотвязно присутствовавший в умах людей, не поминался ни разу.
И только рядом с ратушей – зданием вполне современным, но построенным так, чтобы естественно сливаться с остальным городом, – она увидела наконец прямое напоминание о той бойне. На большом, вроде рекламного, щите был изображен циферблат. Надпись над ним гласила: «Булвертонское бедствие – воззвание лорда-мэра». Там, где на обычном циферблате было бы написано «двенадцать часов», стояла сумма в фунтах (5 000 000), а вместо двух стрелок была только одна, отмечавшая, сколько уже собрано. Сейчас она находилась где-то между семью и восемью часами, чуть дальше трех миллионов, и за ней была начерчена красная полоса.