— Ну да, конечно! — воскликнул Ролан. — Я начинаю понимать; но относите ли вы к числу тех, с кем должны сражаться Соратники Иегу, храбрых солдат, отбросивших неприятеля от границ Франции, и прославленных генералов, командовавших Тирольской, Самбро-Мёзской и Итальянской армиями?
— Несомненно, и в первую очередь!
Глаза Ролана метнули молнии, ноздри его раздулись, губы сжались; он привскочил на стуле, но спутник схватил его за полу сюртука и заставил сесть обратно. Слово «негодяй», которое Ролан уже был готов бросить в лицо своему собеседнику, замерло у него на устах.
Затем тот, кто таким образом доказал свою власть над товарищем, впервые заговорил и спокойным голосом произнес:
— Гражданин, — сказал он, — простите двух путешественников, которые прибыли из дальних краев вроде Америки или Индии, покинув Францию два года тому назад, и не имеют понятия о том, что здесь происходит, но очень хотели бы это выяснить.
— Скажите тогда, что вы хотели бы узнать? — спросил молодой человек, казалось, не обративший ровно никакого внимания на оскорбление, которое уже готов был нанести ему Ролан.
— Я полагал, — продолжал Бонапарт, — что Бурбоны окончательно смирились с изгнанием, я полагал, что полиция действует таким образом, чтобы на больших дорогах не было ни разбойников, ни грабителей, и, наконец, я полагал, что генерал Гош окончательно усмирил Вандею.
— Да откуда же вы приехали? Откуда? — воскликнул молодой человек, расхохотавшись.
— Я уже сказал вам, гражданин, из дальних краев.
— Ну что ж, сейчас вы все поймете. Бурбоны далеко не богаты, а эмигранты, поместья которых проданы, разорились. Без денег невозможно содержать две армии на Западе и сформировать еще одну в горах Оверни. Ну так что ж! Соратники Иегу, останавливающие дилижансы и опустошающие денежные ящики сборщиков налогов, стали снабжать деньгами роялистских генералов. Спросите об этом лучше у Шаретта, Кадудаля и Тейсонне.
— Но, — робко вмешался в разговор виноторговец из Бордо, — если господа Соратники Иегу покушаются только на казенные деньги…
— Только на казенные деньги, и ни на какие другие! Еще не было случая, чтобы они ограбили частное лицо.
— Как же тогда вышло, — продолжал виноторговец, — что вчера вместе с казенными деньгами они прихватили опечатанный денежный мешок, в котором находились принадлежавшие мне двести луидоров?
— Любезный сударь мой, — отвечал молодой завсегдатай, — я уже говорил вам, что произошла какая-то ошибка и деньги эти рано или поздно будут вам возвращены. Это так же верно, как то, что меня зовут Альфред де Баржоль.
Виноторговец тяжело вздохнул и покачал головой: видно было, что, вопреки уверениям, он все еще сомневается.
Однако в этот момент, как если бы обещание, данное молодым дворянином, который одновременно открыл и свое имя, и свое положение в обществе, пробудили чувство порядочности в тех, за кого он выступил поручителем, у входной двери остановилась мчавшаяся галопом лошадь, в коридоре послышались шаги, дверь обеденного зала распахнулась и на пороге появился вооруженный до зубов человек в маске.
Все взгляды обратились к нему.
— Господа, — произнес он посреди гробового молчания, воцарившегося при его неожиданном появлении, — нет ли среди вас пассажира по имени Жан Пико, который ехал вчера в дилижансе, остановленном между Ламбеском и Пон-Роялем Соратниками Иегу?
— Да, есть, — с удивлением ответил виноторговец.
— Это вы, сударь? — спросил человек в маске.
— Я.
— У вас что-нибудь взяли?
— Да, у меня взяли опечатанный мешок с двумястами луидоров, который я отдал на хранение кондуктору.
— И я должен сказать, — добавил г-н Альфред де Баржоль, — что как раз сейчас этот господин говорил о пропаже своих денег, считая их безвозвратно потерянными.
— Этот господин ошибается, — сказал человек в маске, — мы ведем войну с правительством, а не с частными лицами. Мы партизаны, а не воры. Вот ваши двести луидоров, сударь, и, если такая же ошибка произойдет в будущем, протестуйте и ссылайтесь на Моргана.
С этими словами человек в маске положил мешок с золотом справа от виноторговца, учтиво раскланялся с сидевшими за столом и вышел, оставив одних объятыми ужасом, а других — пораженными столь безумной смелостью.
В эту минуту Бонапарту доложили, что карета заложена.
Он поднялся из-за стола, велев Ролану расплатиться.