— Два часа отдыха, двойная порция овса, и пусть она проскачет шесть!
— Она их проскачет, генерал!
— Через два часа ты отправишься в путь и от моего имени дашь приказ покинуть к рассвету деревню Гран-Шан.
Кадудаль замолчал, прислушиваясь.
— Ну, — сказал он, — на сей раз, похоже, это он. Я слышу стук копыт со стороны Ла-Рош-Бернара.
— Это он, — сказал Золотая Ветвь.
— Кто, он? — спросил Сердце Короля.
— Тот, кого ждет генерал.
— Ну, друзья мои, теперь оставьте меня одного, — сказал Кадудаль. — Ты, Сердце Короля, как можно скорее в Гран-Шан, а ты, Золотая Ветвь, оставайся во дворе и собери человек тридцать, готовых отправиться гонцами во все края. Заодно позаботься, чтобы мне принесли лучшее из того, что найдется, на ужин для двоих.
— Вы уезжаете, генерал?
— Нет, я лишь выйду встретить того, кто приехал. Живо ступай во двор и постарайся, чтобы тебя не заметили!
Кадудаль показался на пороге в ту минуту, когда всадник, осадив лошадь, в нерешительности озирался по сторонам.
— Он здесь, сударь, — сказал ему Жорж.
— Кто именно? — спросил всадник.
— Тот, кого вы ищете.
— Как вы догадались, что я кого-то ищу?
— Это нетрудно заметить.
— И кого же я ищу?..
— Жоржа Кадудаля, об этом тоже нетрудно догадаться.
— Надо же! — удивленно произнес молодой человек.
Он спрыгнул с лошади и хотел привязать ее к ставню.
— Бросьте поводья ей на шею, — сказал Кадудаль, — и не беспокойтесь о ней; когда она вам понадобится, вы легко найдете ее; в Бретани ничего не пропадает: вы на земле, где живет честный народ, — и, указав на дверь, продолжил: — Окажите мне честь, господин Ролан де Монтревель, войдите в эту скромную хижину; это единственный дворец, который я могу предложить вам сегодня для ночлега.
При всем присущем ему самообладании Ролан не смог скрыть от Жоржа своего удивления, и при свете огня, который уже разожгла чья-то невидимая рука, яснее, чем при свете лампы, было видно, что Ролан тщетно пытается осознать, каким образом тот, кого он искал, сумел заранее узнать о его приезде; однако Ролан счел неуместным выказывать свое любопытство, сел на стул, предложенный Кадудалем, и протянул ноги поближе к огню.
— Так это и есть ваша штаб-квартира? — спросил он.
— Да, полковник.
— На мой взгляд, у вас довольно странная охрана, — заметил Ролан, оглядываясь вокруг.
— Вы так говорите, потому что на всем пути от Ла-Рош-Бернара до Мюзийяка не встретили ни души? — поинтересовался Жорж.
— Признаться, мне не встретилась даже кошка.
— Но это отнюдь не доказывает, что дорога не охраняется, — улыбнулся Кадудаль.
— Ну да, возможно, ее сторожат совы, которые всю дорогу перелетали с дерева на дерева, словно сопровождая меня? В таком случае, генерал, беру свои слова назад.
— Так оно и есть, — ответил Кадудаль, — именно эти совы служат мне часовыми; у них прекрасное зрение, ведь они имеют то преимущество перед людьми, что видят ночью.
— Хорошо, однако, что я позаботился навести справки в Ла-Рош-Бернаре, ведь дальше мне не у кого было спросить дорогу.
— Где бы вы по пути ни спросили вслух: «Где мне найти Жоржа Кадудаля?», в ответ вы услышали бы голос: «В селении Мюзийак, четвертый дом справа». Вы никого не видели, полковник, а между тем сейчас около полутора тысяч человек знают, что господин Ролан де Монтревель, адъютант первого консула, ведет переговоры с сыном мельника из Керлеано.
— Но если эти полторы тысячи человек знают, что я адъютант первого консула, почему же они пропустили меня?
— Потому что они получили приказ не только пропустить вас, но и оказать вам любую помощь, если вы будете в ней нуждаться.
— Так вы знали, что я еду к вам?
— Я знал не только то, что вы едете ко мне, но и зачем вы едете.
— Выходит, нет смысла вам это говорить.
— Да, но мне доставит удовольствие услышать то, что вы скажете.
— Первый консул желает мира, но мира общего, а не частичного. Он уже подписал мир с аббатом Бернье, д’Отишаном, Шатийоном и Сюзанне; ему огорчительно видеть, что лишь вы, кого он уважает как храброго и честного противника, упорно противостоите ему. И вот он послал меня непосредственно к вам. Каковы ваши условия мира?
— О, они весьма просты, — с улыбкой сказал Кадудаль. — Пусть первый консул вернет трон его величеству Людовику Восемнадцатому, станет его коннетаблем, его главным наместником, главнокомандующим его сухопутными и военно-морскими силами, и в тот же миг я превращу перемирие в настоящий мир и первым сделаюсь его солдатом.