Стоило раздаться последним звукам жалобного зова, и в то же мгновение по обе стороны дороги появились фигуры людей, которые, перепрыгнув через канаву, отделявшую лесную поросль от дороги, выстроились двумя шеренгами возле всадников.
— Кто командует справа? — спросил Кадудаль.
— Я, генерал, — ответил один из крестьян, шагнув вперед.
— Кто ты?
— Усач.
— Кто командует слева? — спросил генерал.
— Я, Поющий Зимой, — ответил другой крестьянин, в свой черед делая шаг вперед.
— Сколько с тобой людей, Усач?
— Сто, генерал!
— А сколько с тобой, Поющий Зимой?
— Пятьдесят.
— Всего, выходит, сто пятьдесят? — спросил Кадудаль.
— Так точно, — в один голос ответили бретонские командиры.
— Вы столько и хотели видеть, полковник? — с улыбкой спросил Кадудаль.
— Да вы волшебник, генерал!
— О нет! Я всего лишь бедный шуан, несчастный бретонец, как и все мы. Но я командую войском, где каждый своим умом отдает себе отчет в том, что он делает, где сердце каждого бьется во имя двух великих нравственных правил, на которых зиждется мир, — во имя религии и монархии.
Затем, повернувшись к своим бойцам, он спросил:
— Кто командует авангардом?
— Лети-Стрелой, — ответили оба шуана.
— А арьергардом?
— Патронташ.
— Значит, мы можем спокойно продолжать путь? — спросил у шуанов Кадудаль.
— Как если бы вы шли к обедне в церковь собственной деревни, — ответил Лети-Стрелой.
— Тогда едем дальше, — промолвил Кадудаль, обращаясь к Ролану.
Затем, повернувшись к своим бойцам, он скомандовал:
— Расходитесь, ребята!
В то же мгновение шуаны перепрыгнули канаву и скрылись из виду.
Еще несколько секунд раздавался хруст веток в лесной поросли и слышались шаги бойцов, пробиравшихся сквозь кусты, затем все стихло.
— Ну что, — спросил Кадудаль, — теперь вы понимаете, что с подобными бойцами мне не стоит бояться ваших синих, какими бы храбрыми и ловкими они ни были?
Ролан молча вздохнул. Он был совершенно того же мнения, что и Кадудаль.
Всадники продолжили путь.
Не доезжая примерно одного льё до Ла-Трините, они увидели на дороге какую-то темную точку, которая по мере приближения быстро увеличивалась в размерах.
Внезапно она остановилась.
— Что это такое? — спросил Ролан.
— Человек, — промолвил Кадудаль.
— Это я вижу, — отозвался Ролан. — Но кто он?
— По быстроте его движения вы могли бы догадаться, что это гонец.
— А почему он остановился?
— Да потому, что заметил трех верховых и не знает, идти ему вперед или повернуть назад.
— Что же он будет делать?
— Он ждет, прежде чем принять решение.
— Чего же?
— Сигнала, черт возьми!
— Он ответит на этот сигнал?
— Не только ответит, но и подчинится ему. Чего вы хотите? Чтобы он шел вперед, повернул обратно или отскочил в сторону?
— Я хочу, чтобы он пошел вперед, — сказал Ролан. — В этом случае мы узнаем, какие вести он несет.
Бретонский генерал стал так искусно подражать голосу кукушки, что Ролан невольно начал оглядываться по сторонам.
— Это я, — сказал Кадудаль, — не озирайтесь.
— Так гонец направится к нам? — спросил Ролан.
— Мало того, он уже направился.
И в самом деле, гонец ускорил шаги и быстро приближался; через несколько минут он уже стоял перед своим генералом.
— А, это ты, Идущий-на-Штурм?! — воскликнул генерал.
Он наклонился, и гонец что-то прошептал ему на ухо.
— Меня уже предупредил об этом Благословенный, — ответил ему Жорж.
Обменявшись несколькими словами с Идущим-на-Штурм, Кадудаль дважды передразнил крик филина и один раз — совы. Уже через минуту он оказался в окружении трехсот своих бойцов.
— Скоро мы будем на месте, — сказал Кадудаль, обращаясь к Ролану, — однако нам надо сойти с главной дороги.
За деревней Тридон отряд двинулся полем, как и сказал Кадудаль, и, оставив Ванн слева, достиг Трефлеана. Но, вместо того чтобы проехать через это селение, бретонский генерал взял влево от дороги и добрался до опушки небольшого леса, тянущегося от Гран-Шана к Ларре.
После того как отряд покинул главную дорогу, все бойцы Кадудаля сплотились вокруг него.
Кадудаль, казалось, дожидался новых известий, прежде чем решиться на дальнейшие действия.
Над Трефлеаном и Сен-Нольфом забрезжил сероватый свет. Это были первые проблески наступающего дня, однако поднимавшийся над землей густой туман не позволял ничего видеть дальше пятидесяти шагов.