Ролан ехал во главе первой шеренги, генерал Харти — между первой и второй; верхом были только они. Среди шуанов был лишь один всадник — Кадудаль.
Золотая Ветвь привязал свою лошадь к дереву, чтобы сражаться пешим вместе с восьмью шуанами, которым было поручено взять в плен Ролана.
— Генерал, — сказал Золотая Ветвь, — молитва окончена, все уже на ногах.
Убедившись, что так оно и есть, Кадудаль зычным голосом крикнул:
— А ну-ка, ребята, повеселимся!
Стоило этому напутствию прозвучать, и шуаны с криком «Да здравствует король!» рассыпались по равнине: каждый из них одной рукой размахивал шляпой, а другой потрясал ружьем.
Но, вместо того чтобы держать сомкнутый строй, как республиканцы, они рассыпались цепью, образовав огромный полумесяц, в центре которого находился Кадудаль верхом на лошади.
В одно мгновение отряд республиканцев был охвачен с флангов, и началась ружейная пальба. Почти все бойцы Кадудаля были браконьерами, то есть отменными стрелками. Кроме того, они были вооружены английскими карабинами, обладавшими вдвое большей дальнобойностью, чем ружья казенного образца.
И хотя шуаны, открывшие огонь, еще вроде бы не подошли на расстояние ружейного выстрела, несколько посланцев смерти, тем не менее, уже проникли в ряды республиканцев.
— Вперед! — скомандовал генерал Харти.
Его солдаты продолжали наступать, держа штыки наперевес, но через несколько мгновений перед ними никого не оказалось.
Сто бойцов Кадудаля уже не составляли отряд, а сделались цепью стрелков по пятьдесят человек на каждом крыле. Генерал Харти приказал обоим флангам повернуться лицом к врагу, после чего прозвучала команда:
— Огонь!
Однако грянувшие залпы не принесли никакого результата. Республиканцы целились в отдельных бойцов, а шуаны, напротив, вели огонь по всему отряду, и каждый их выстрел попадал в цель.
Увидев, в каком невыгодном положении оказались республиканцы, Ролан огляделся по сторонам и сквозь пороховой дым различил Кадудаля, стоявшего в стременах и неподвижного, словно конная статуя.
Предводитель роялистов ждал его.
Ролан испустил крик и рванулся прямо к Жоржу.
Кадудаль, со своей стороны, желая сократить ему дорогу, галопом помчался навстречу, но шагах в пятидесяти от Ролана остановился.
— Внимание! — произнес он, обращаясь к Золотой Ветви и его шуанам.
— Будьте спокойны, генерал, мы на месте, — отозвался Золотая Ветвь.
Кадудаль вытащил из седельной кобуры пистолет и взвел курок. Ролан взял в руку саблю и, пригнувшись к гриве лошади, бросился в атаку. Когда между ними оставалось не более двадцати шагов, Кадудаль медленно поднял пистолет и направил его в сторону Ролана.
Как только молодой полковник оказался в десяти шагах от него, Жорж выстрелил.
У лошади, на которой скакал Ролан, на лбу была белая звездочка, и пуля угодила точно в ее середину. Раненная насмерть лошадь рухнула вместе с всадником к ногам Кадудаля. Кадудаль пришпорил своего скакуна и перепрыгнул через лошадь и всадника. Золотая Ветвь и его бойцы держались наготове. Словно стая ягуаров, они набросились на Ролана, придавленного телом убитой лошади.
Молодой человек бросил саблю и хотел было выхватить пистолеты, но, прежде чем он коснулся своих седельных кобур, два шуана уже держали его за руки, в то время как остальные высвобождали его ноги из-под лошади.
Все было проделано настолько слаженно, что не приходилось сомневаться: маневр этот обдумали заранее.
Ролан рычал от бешенства. Золотая Ветвь подошел к нему, сняв с себя шляпу.
— Я не сдаюсь! — крикнул Ролан.
— Да вам и не надо сдаваться, господин де Монтревель, — с отменной учтивостью ответил Золотая Ветвь.
— Почему же? — спросил Ролан, исчерпав все свои силы в столь же безнадежной, сколь и бесполезной борьбе.
— Да потому, сударь, что вы уже в плену.
Факт был настолько очевиден, что возразить на это было нечего.
— Ну так убейте меня! — вскричал Ролан.
— Мы не хотим убивать вас, сударь.
— Так чего же вы хотите?
— Чтобы вы дали нам слово, что больше не будете принимать участия в сражении; с таким условием мы отпустим вас, и вы будете свободны.
— Ни за что! — крикнул Ролан.
— Прошу прощения, господин де Монтревель, — произнес Золотая Ветвь, — однако вы поступаете нечестно.
— Нечестно?! Ах ты, мерзавец! Ты оскорбляешь меня, будучи уверен, что я не могу ни защитить себя, ни проучить тебя!