И действительно, в письме, пришедшем из Англии, сообщалось, что денежная сумма в размере трехсот тысяч франков передана на хранение одному из нантских банкиров, который при этом получил приказ предоставить их в распоряжение Жоржа Кадудаля.
Взяв перо, Кадудаль написал на обороте письма:
«Сударь!
Верните эти деньги в Лондон; я только что подписал мир с генералом Брюном и, следственно, не могу принять денежные средства, предназначенные для ведения войны.
Через три дня после подписания мирного договора Бонапарт получил его копию, на полях которой Брюн изложил те подробности, с какими мы только что познакомили читателя.
Две недели спустя Жорж продал свое имущество, выручив в итоге шестьдесят тысяч франков. 13 февраля он известил Брюна о своем отъезде в Париж, и 15-го числа в официальной части «Вестника» было напечатано следующее сообщение:
«Жорж Кадудаль отправляется в Париж для встречи с правительством. Это человек тридцати шести лет; сын мельника, питающий страсть к войне и получивший хорошее образование, он заявил генералу Брюну, что вся его семья погибла на гильотине и что он хочет встать на сторону правительства, желая при этом, чтобы были преданы забвению его связи с Англией, к помощи которой он прибегнул лишь для того, чтобы бороться с режимом 93-го года и с анархией, уже готовившейся поглотить Францию».
Бонапарт имел полное основание сказать Бурьенну, когда тот читал ему французские газеты: «Не стоит, Бурьенн; они пишут лишь то, что я позволяю им писать».
Заметка эта, как нетрудно видеть, не только вышла из его кабинета, но и была составлена с присущим ему мастерством. Она являла собой смесь прозорливости и ненависти. Спешно готовя реабилитацию Кадудаля, первый консул в своей прозорливости заранее приписывал ему желание служить правительству, а в своей ненависти заставлял его обличать 93-й год.
Выехав в назначенный день, Кадудаль 16 февраля прибыл в Париж, 17-го прочитал «Вестник» и заметку, где речь шла о нем. Оскорбленный формой этой заметки, он какое-то время намеревался тут же уехать, не повидавшись с Бонапартом, однако затем решил, что лучше будет согласиться на предложенную аудиенцию, лично изложить первому консулу свои убеждения и отправиться в Тюильри как на дуэль в сопровождении двух секундантов, в роли которых выступали его офицеры Соль де Гризоль и Пьер Гиймо.
Так что при посредстве военного министерства он уведомил Тюильри о своем приезде и, подав соответствующее прошение, незамедлительно получил приглашение на аудиенцию, назначенную на девять часов утра следующего дня, 19 февраля.
Именно на эту встречу с таким нетерпением и любопытством отправился первый консул Бонапарт.
VIII
ВСТРЕЧА
Трое роялистов ожидали в большом салоне, который официально продолжал называться салоном Людовика XIV, но в обыденной речи его именовали салоном Кокарды.
Все трое были в форменном платье роялистских командиров, поскольку Кадудаль заранее поставил такое условие.
Это форменное платье состояло из мягкой фетровой шляпы с белой кокардой и серого сюртука с зеленым воротом, обшитым золотым галуном у Кадудаля и серебряным — у нижестоящих офицеров. При всем том на них были широкие бретонские штаны в сборку, высокие серые гетры и белые пикейные жилеты.
У каждого из офицеров на боку была сабля.
При виде их Дюрок положил руку на плечо Бонапарту, который остановился и вопросительно взглянул на своего адъютанта.
— В чем дело? — спросил Бонапарт.
— У них сабли, — ответил Дюрок.
— Ну и что? — произнес Бонапарт. — Они ведь не пленники. Это все?..
— Не имеет значения, — сказал Дюрок, — я оставлю дверь открытой.
— О нет, ни в коем случае! Это враги, но враги честные. Разве вы не помните, что нам говорил о них наш несчастный товарищ Ролан?
С этими словами он не колеблясь, быстрым шагом вошел в салон, где ждали шуаны, и сделал знак Раппу и двум другим офицерам, которые находились там, несомненно, по особому распоряжению, оставаться за дверью.
— А, вот и вы наконец! — сказал Бонапарт, по описанию распознав Кадудаля среди его соратников. — Один наш общий друг, которого мы имели несчастье потерять в битве при Маренго, полковник Ролан де Монтревель, говорил мне о вас с большой похвалой.