«Поскольку продолжение войны, на мой взгляд, неизбежно принесет беды Франции и разорение моему родному краю, я считаю Вас свободными от клятвы, которую Вы мне дали и которую я потребую вновь лишь в том случае, если французское правительство нарушит обязательства, данные мне и одобренные мною как от Вашего имени, так и от моего.
Если же за притворным миром было скрыто какое-нибудь предательство, мне придется вновь воззвать к Вашей верности, и, у меня нет сомнений, Ваша верность откликнется на мой призыв.
Как и все письмо, имя каждого из роялистских предводителей, которым этот циркуляр был адресован, было написано Кадудалем собственноручно.
IX
ДВА ТОВАРИЩА ПО ОРУЖИЮ
Пока в салоне Людовика XIV проходила эта примечательная встреча, Жозефина, уверенная в том, что Бурьенн один, накинула пеньюар, вытерла покрасневшие глаза, нанесла на лицо тонкий слой пудры, сунула свои креольские ножки в турецкие бабуши из расшитого золотом небесно-голубого бархата и быстро поднялась по небольшой внутренней лестнице, которая вела из ее спальни в молельню Марии Медичи.
Подойдя к двери кабинета, она остановилась, обеими руками сдерживая биение сердца; затем заглянула внутрь, осмотрелась и, видя, что Бурьенн в самом деле один и пишет, сидя спиной к ней, она мелкими шажками неслышно пересекла всю комнату и положила ему руку на плечо.
Бурьенн с улыбкой обернулся, ибо по легкости этой руки понял, кто на него оперся.
— Ну что, — спросила Жозефина, — сильно он рассердился?
— Должен признаться, — ответил Бурьенн, — что разразилась настоящая буря, хотя и без дождя. Гром гремел, молнии сверкали.
— Так что в итоге, он заплатит? — осведомилась Жозефина, поскольку это интересовало ее более всего.
Да.
— И у вас есть шестьсот тысяч франков?
— Да, они у меня есть, — промолвил Бурьенн.
Жозефина захлопала в ладоши, словно ребенок, которого избавили от наказания.
— Но, — добавил Бурьенн, — ради всего святого, не делайте больше долгов или, уж если делаете, пусть они будут разумными.
— Что вы называете разумными долгами, Бурьенн? — спросила Жозефина.
— Ну что вам на это сказать? Лучше было бы вовсе их не делать.
— Но вы же прекрасно знаете, что это невозможно, Бурьенн, — с убежденным видом ответила Жозефина.
— Делайте их на пятьдесят тысяч франков, на сто тысяч франков.
— Но, Бурьенн, если теперешние долги будут оплачены, а вы ведь ручались, что, имея шестьсот тысяч франков, оплатите все долги…
— И что тогда?
— О, тогда поставщики не откажут мне в кредите!
— А как же он?
— Кто?
— Первый консул; он поклялся, что оплачивает ваши долги в последний раз.
— В прошлом году он говорил то же самое, Бурьенн, — с очаровательной улыбкой заметила Жозефина.
Бурьенн изумленно посмотрел на нее.
— Послушайте, — сказал он, — вы меня просто пугаете. Еще два или три года мира, и те несколько жалких миллионов, которые мы привезли из Италии, закончатся. Пока же, если я вправе вам советовать, дайте, по возможности, дурному настроению первого консула время немного рассеяться, прежде чем вы снова встретитесь с ним лицом к лицу.
— Ах, Боже мой! Положение тем более серьезное, что на это утро я назначила свидание одной моей соотечественнице из колоний, подруге нашей семьи, графине де Сурди; она явится вместе со своей дочерью, и мне ни за что не хотелось бы, чтобы в присутствии этих дам, с которыми я встречалась в свете, но которые впервые придут в Тюильри, у первого консула случился припадок ярости.
— Что вы дадите мне, если я удержу его здесь, заставлю здесь же позавтракать и он спустится вниз лишь к часу обеда?
— Все, чего хотите, Бурьенн!
— Тогда берите перо, бумагу и пишите вашим прелестным мелким почерком…
— Что именно?
— Пишите!
Жозефина поднесла перо к бумаге.
— «Я разрешаю Бурьенну оплатить все мои счета за 1800 год и урезать их наполовину или даже на три четверти, если он сочтет это приемлемым».
— Готово!
— Поставьте число.
— «19 февраля 1801 года».
— И подпишите.
— «Жозефина Бонапарт»… Сейчас все в порядке?
— В полнейшем. А теперь спускайтесь к себе, одевайтесь и принимайте вашу подругу; первый консул вас не побеспокоит.