При первых встречах Клер была взволнована этими взглядами, столь выразительными, и, поскольку Сент-Эрмин казался ей во всех отношениях совершенным кавалером, она, в свой черед, позволила себе довольно непринужденно глядеть на него и надеялась, что на первом же балу он будет танцевать с ней и на помощь этим взглядам, столь выразительным, придет какое-нибудь слово или пожатие руки. Но, в силу какой-то странности, удивительной для того времени, Сент-Эрмин, этот изящный кавалер, фехтовавший с Сен-Жоржем и стрелявший из пистолета не хуже Жюно и Фурнье, никогда не танцевал.
То была очередная его странность вдобавок к другим, и на балах, на которых ему доводилось присутствовать, Сент-Эрмин, холодный и бесстрастный, стоял в какой-нибудь оконной нише или в углу гостиной, вызывая недоумение всех юных танцовщиц, задававшихся вопросом, что за обет мог лишить их столь изящного кавалера, всегда одетого по последней моде и с таким совершенным вкусом.
Клер всегда тем более удивлялась постоянной сдержанности графа де Сент-Эрмина по отношению к ней, что ее мать явно питала к молодому человеку особую симпатию, очень тепло отзывалась о его семье, истребленной во время Революции, и о нем самом, когда ей доводилось упоминать его в разговоре, да и денежный вопрос не мог бы стать помехой брачному союзу между ними, поскольку оба они были единственными детьми в своих семьях и внушительные состояния той и другой были примерно равны.
Нетрудно понять, какое впечатление должно было произвести на сердце юной девушки, к тому же юной креолки, подобное сочетание физических и душевных качеств, таинственность и красота молодого человека, мысли о котором занимали ее ум, перед тем как завладеть ее сердцем.
Гортензии не понадобилось много времени, чтобы раскрыть свои желания и надежды: выйти замуж за Дюрока, любимого ею, и не выходить замуж за Луи Бонапарта, не любимого ею, — вот и весь секрет, которым она поделилась с подругой, сделав это в двух словах. Однако далеко не так обстояло с романтическим увлечением Клер. Штрих за штрихом рисовала она подруге образ Эктора, проникая, насколько ей это удавалось, в окружавшую его тьму; затем, наконец, когда мать дважды позвала ее, когда сама она уже поднялась и поцеловала Гортензию, внезапно и словно в подтверждение слов г-жи де Севинье, что самая важная часть письма находится в постскриптуме, Клер, как если бы это только что пришло ей в голову, напоследок произнесла:
— Кстати, дорогая Гортензия, я забыла спросить вас кое о чем.
— О чем же?
— Говорят, госпожа де Пермон дает большой бал.
— Да, Лулу[3] навещала меня со своей матерью, и они лично пригласили нас на этот бал.
— И вы пойдете?
— Конечно!
— Милая Гортензия, — самым ласковым голосом промолвила Клер, — я попрошу вас об одной любезности.
— О любезности?
— Да; устройте так, чтобы нас с матушкой тоже пригласили, это возможно?
— Надеюсь, что да.
Клер запрыгала от радости.
— О, благодарю вас, — сказала она. — Но как вы за это возьметесь?
— Прежде всего, я могла бы попросить пригласительное письмо у Лулу, но предпочту действовать через Евгения: Евгений очень дружен с сыном госпожи де Пермон, и он попросит у него то, что вам нужно.
— И я пойду на бал госпожи де Пермон?! — радостно воскликнула Клер.
— Да, — ответила Гортензия, а затем, взглянув на сияющее лицо своей юной подруги, спросила:
— Он будет там?
Клер сделалась пунцовой и, потупив глаза, сказала:
— Надеюсь.
— Ты мне его покажешь, не правда ли?
— О, ты и так его узнаешь, дорогая Гортензия. Разве я не сказала тебе, что его можно узнать среди тысячи?
— Мне жаль, что он не танцует! — заметила Гортензия.
— И мне тоже! — вздохнула Клер.
И, обменявшись поцелуями, девушки расстались, но перед этим Клер еще раз напомнила Гортензии о пригласительном письме.
Три дня спустя Клер де Сурди получила приглашение.
XI
БАЛ У ГОСПОЖИ ДЕ ПЕРМОН
Бал, пригласительный билет на который жаждала получить юная подруга мадемуазель Гортензии де Богарне, был новинкой для светского Парижа того времени. Госпожа де Пермон, которой, чтобы принять всех стремившихся побывать у нее в этот вечер, понадобился бы дом раза в четыре больше того, в каком она жила, отказала в приглашении более чем сотне мужчин и более чем полусотне женщин; но, родившаяся на Корсике и с детства связанная со всей семьей Бонапартов, она уступила первой же просьбе Евгения Богарне, и, как уже было сказано, мадемуазель де Сурди и ее мать получили две входные карточки.
3
Дружеское прозвище, которое носила мадемуазель Лора Пермон, прежде чем стать герцогиней д’Абрантес.