Госпожа де Пермон, чьи пригласительные билеты пользовались таким спросом, была, несмотря на ее несколько простолюдинное имя, одной из самых знатных дам на свете: она происходила из рода Комнинов, давшего шесть императоров Константинополю, одного — Гераклее и десять — Трапезунду.
Ее предок Константин Комнин, спасаясь от мусульман, укрылся сначала в Тайгетских горах, а затем в горах Корсики, вместе с тремя тысячами своих соотечественников, последовавших за ним как за вождем, и обосновался там, купив перед этим у сената Генуи земли Паомии, Салоньи и Ревинды.
Несмотря на свое императорское происхождение, мадемуазель Комнин вышла замуж по любви за красавца-простолюдина, которого звали г-н де Пермон.
Господин де Пермон умер два года тому назад, оставив своей овдовевшей супруге двадцативосьмилетнего сына, четырнадцатилетнюю дочь и ренту в двадцать или двадцать пять тысяч ливров.
Знатное происхождение г-жи де Пермон, в сочетании с ее брачным союзом с простолюдином, открыло двери ее салона как старой аристократии, так и всей той нарождавшейся новой аристократии, которая делала свои первые шаги на поприще войны, искусства и науки и которой предстояло дать имена, способные соперничать с самыми прославленными именами прежней монархии.
В салоне г-жи де Пермон можно было встретить г-на де Муши, г-на де Монкальма, принца де Шале, двух братьев де Л’Эгль, Шарля и Жюста де Ноайля, Монтегю, трех Растиньяков, графа де Коленкура и его сыновей Армана и Августа, а также Альбера д’Орсе и Монбретонов. Сент-Олер и Талейран сталкивались здесь с такими людьми, как Гош, Рапп, Дюрок, Трение, Лаффит, Дюпати, Жюно, Аниссон и Лаборд.
Располагая двадцатью пятью тысячами ливров ренты, г-жа де Пермон жила в одном из самых элегантных и ухоженных домов Парижа. Правда, двадцать пять тысяч франков в те времена равнялись пятидесяти тысячам в наши дни.
Она питала особую страсть к изобилию цветов и растений, хотя тогда подобный вид роскоши был куда менее распространен, чем сегодня. Ее дом сделался настоящей оранжереей: вестибюль был так плотно украшен деревьями и цветами, что нельзя было разглядеть стен, и при этом так искусно освещен разноцветными светильниками, что казалось, будто входишь в волшебный дворец.
В те времена, когда званые приемы устраивали для того, чтобы танцевать, и гости действительно танцевали, балы начинались рано. В девять часов вечера дом г-жи де Пермон был освещен, двери его распахнуты, а сама она вместе с дочерью Лорой и сыном Альбером ожидала гостей в гостиной.
Госпожа де Пермон, все еще отличавшаяся чрезвычайной красотой, была в платье из белого крепа, украшенном пучками махровых нарциссов. Скроено оно было на греческий лад: ткань изящными складками лежала на груди, а на плечах удерживалась двумя бриллиантовыми пряжками. У Леруа, жившего тогда на улице Малых Полей и уже задававшего моду по части платьев и головных уборов, она заказала небольшую круглую шляпку с оборками из белого крепа, сочетавшуюся с большими пучками нарциссов, таких же, как на платье, которые были вставлены в локоны черных как смоль волос, выбивавшихся из-под складок шляпки. Перед собой она держала огромный букет живых нарциссов и превосходных живых фиалок; из всех украшений на ней были лишь серьги в виде бриллиантовых бутонов, каждая стоимостью в пятнадцать тысяч франков. Платье было пошито г-жой Жермон; шляпку, изготовленную, как мы уже сказали, Леруа, приколол к волосам знаменитый парикмахер Шарбоннье, а цветы были от лучшей парижской цветочницы, г-жи Ру.
Туалет мадемуазель Лоры де Пермон был предельно скромным, ибо ее мать полагала, что в шестнадцать лет, да еще у себя дома та должна блистать лишь своей красотой и не пытаться затмевать всех своим нарядом; на ней было платье из розовой тафты, того же покроя, что у матери, с белыми нарциссами по подолу, и венок из белых нарциссов на голове; украшениями ей служили жемчужные пряжки на плечах и такие же серьги.
Однако блистать красотой на этом вечере, который устраивался главным образом в честь семьи Бонапартов и на который обещал явиться первый консул, предстояло г-же Леклер, любимице г-жи Летиции и, как говорили, самого Бонапарта, ее брата; дабы ничто не помешало ее триумфу, она попросила у г-жи де Пермон разрешения одеваться к балу у нее дома.