Госпожа Леклер заказала платье у г-жи Жермон, пригласила Шарбоннье, который одновременно причесывал и г-жу де Пермон, и намеревалась войти в гостиную ровно в тот момент, когда та уже начнет заполняться гостями, но еще не будет переполненной. Это был самый благоприятный момент для того, чтобы произвести впечатление и быть увиденной всеми.
Несколько самых красивых дам, в том числе г-жа Мешен, г-жа де Перигор и г-жа Рекамье, уже прибыли, когда в половине десятого доложили о г-же Бонапарт, ее дочери и сыне.
Госпожа де Пермон поднялась и прошла навстречу гостям до половины обеденного зала, хотя до тех пор никому из гостей такой чести не оказывала.
Жозефина была в венке из красных маков и золотых колосьев, и точно так же было украшено ее платье из белого крепа. Гортензия, как и она, была в белом платье, и единственным ее украшением служили живые фиалки.
Почти в это же самое время вошла г-жа де Сурди с дочерью: мать была в тунике золотисто-желтого цвета, украшенной анютиными глазками, а дочь, причесанная на греческий лад, — в тунике из белой тафты, расшитой золотом и пурпуром.
Надо сказать, что Клер была восхитительна в этом наряде и пурпурные и золотые ленты великолепно сочетались с ее черными волосами.
Витой пояс из золотых и пурпурных шнуров стягивал талию, которую можно было обхватить двумя ладонями.
Заметив Клер, Евгений Богарне по знаку сестры бросился к вновь прибывшим и, взяв под руку графиню де Сурди, подвел ее к г-же де Пермон.
Госпожа де Пермон поднялась навстречу и усадила гостью слева от себя; по правую руку от нее сидела Жозефина. Гортензия, подав руку Клер, села с ней недалеко от г-жи де Сурди и своей матери.
— Ну что? — с любопытством спросила Гортензия.
— Он здесь, — ответила Клер, вся дрожа.
— Где? — поинтересовалась Гортензия.
— Следи за направлением моего взгляда, — ответила Клер. — Вон он, посреди того кружка, в бархатном фраке гранатового цвета, облегающих замшевых панталонах и туфлях с маленькими бриллиантовыми пряжками; на шляпной ленте у него бриллиантовая пряжка такой же формы, но размером побольше.
Гортензия проследила за взглядом Клер.
— О, ты права, — сказала она. — Он красив, как Антиной. Но, послушай, мне кажется, он не так уж угрюм, как ты говорила. Смотри, твой сумрачный красавец очень любезно улыбается нам.
И в самом деле, лицо графа де Сент-Эрмина, не выпускавшего из виду мадемуазель де Сурди с тех пор, как она появилась, носило выражение глубочайшей радости, и, увидев, что взгляды Клер и ее подруги обращены к нему, он робко, но без неловкости приблизился к девушкам и поклонился им.
— Мадемуазель, — произнес он, обращаясь к Клер, — не соблаговолите ли вы дать согласие танцевать со мной ваш первый рил или первый англез?
— Да, первый рил, сударь, — пролепетала Клер, которая смертельно побледнела, увидев, что граф направился к ней, а теперь чувствовала, что краска залила ее щеки.
— Что же касается мадемуазель де Богарне, — продолжал Эктор, кланяясь Гортензии, — то я ожидаю приказа из ее уст, который назначит мне место в ряду ее многочисленных поклонников.
— Первый гавот, сударь, если желаете, — ответила Гортензия.
Она знала, что Дюрок, хотя и был прекрасным танцором, не танцевал гавота.
Поблагодарив поклоном Гортензию, граф Эктор удалился и с равнодушным видом присоединился к свите г-жи де Контад, которая только что появилась и красота и туалет которой привлекали все взгляды.
В этот момент восторженный шепот дал знать, что появилась, дабы соперничать с ней, какая-то новая соискательница звания королевы красоты; состязание открылось, ибо танцы должны были начаться лишь с приходом первого консула.
Этой грозной соперницей, вошедшей в зал, была Полина Бонапарт, которую ее родные звали Паолеттой и которая была замужем за генералом Леклером, оказавшим 18 брюмера весьма действенную поддержку Бонапарту.
Госпожа Леклер вышла из комнаты, где она переодевалась, и, с превосходно рассчитанным кокетством, лишь войдя в гостиную, начала снимать перчатки, позволяя увидеть ее прекрасные руки, белые и округлые, украшенные золотыми браслетами и камеями.
В тот вечер ее голова была убрана лентами из натурального меха, пятнистого, как у пантеры; ленты удерживали золотые виноградные гроздья: то была точная копия камеи, изображающей вакханку, и, в самом деле, форма головы г-жи Леклер и безупречность черт ее лица давали ей право притязать на такое сходство. Платье из тончайшего индийского муслина, сотканного из воздуха, как сказал бы Ювенал, по подолу было расшито золотой битью шириной в четыре или пять пальцев, образовывавшей орнамент в виде виноградной лозы. Скроенное как подлинная греческая туника, оно складками облегало ее стройный стан. На плечах ткань удерживали две бесценные камеи; рукава, очень короткие, в легкую складку, заканчивались небольшими обшлагами и тоже удерживались камеями. Пояс, стягивавший тунику сразу под грудью, как на античных статуях, представлял собой ленту полированного золота, застежка которой была выполнена из великолепного античного резного камня.