Ростовщики зашептались.
— Э, нет. Либо так, либо никак. Вот деньги, — промолвил Рене, показывая на кошель, — а вот мой карман: если кошель вернется туда, вам уже не видать ни его, ни того, что в нем содержится; раз, два, три…
— Мы согласны! — закричали ростовщики.
— Сен-Жан, считай, да побыстрее, капитан сердится.
Сен-Жан оказался опытным бухгалтером и быстрым расчетчиком; через четверть часа все было кончено: сумма, которую требовали ростовщики и которая изначально составляла пятьдесят две тысячи франков, была сведена к двадцати тысячам, и ростовщики, улыбаясь в свои неухоженные усы и остроконечные бороды, признали, что были бы вполне довольны, будь все выданные ими ссуды погашены таким же образом.
Рене заставил их дать ему общую расписку, составленную Сен-Жаном, и отсчитал им двадцать тысяч франков, посредством чего должникам была возвращена полная свобода; двери открыли, преграды устранили, и матросы, шумные и стремительные, словно смерч, бросились к Динанским воротам, общему месту встречи.
Погрузка должна была состояться в полдень, так что в запасе у них оставалось еще около четверти часа. Лицо Сюркуфа прояснилось при виде того, как его экипаж весь целиком прибыл к назначенному месту.
— Право, — сказал он, обращаясь к Рене, — мне было известно, что вы способны бороться с Геркулесом, стреляться из пистолетов с Жюно, сражаться на шпагах с Сен-Жоржем и на спор перепить генерала Биссона, но я не знал, что по части дипломатии вы на одном уровне с господином Талейраном; как, черт побери, вы взялись за дело?
— Да я заплатил за них, — коротко ответил Рене.
— Вы заплатили за них? — переспросил Сюркуф.
Да.
— И сколько же вы заплатили?
— Двадцать тысяч франков, и это весьма выгодная сделка: кредиторы требовали пятьдесят тысяч.
— Двадцать тысяч франков! — повторил Сюркуф.
— Но разве не принято, — с улыбкой промолвил Рене, — чтобы новичок отмечал свое поступление на службу?
«Решительно, — сказал себе Сюркуф, — это внук царя Петра, пожелавший, подобно своему деду, обучиться матросскому ремеслу».
И во весь голос обратился к своему экипажу:
— Эй вы, промотавшиеся собаки! Возможно, вы думаете, что это мне обязаны тому, что с целехонькой шкурой вырвались из лап ваших кредиторов; так вот, вы ошибаетесь! Я приучил свои экипажи к тому, что после выплаты аванса им не следует ждать от меня ни единого су! Это ваш новый товарищ Рене отметил таким образом свое поступление на службу; несколько дороговато, двадцать тысяч франков, но что поделаешь, такова его прихоть. Я надеюсь, что вы будете признательны ему за это и, если он окажется в какой-нибудь опасной передряге, сделаете все необходимое, чтобы вытащить его оттуда. Ну а теперь начнем погрузку.
Сюркуф приказал соорудить напротив окон своего дома нечто вроде пристани, спускавшейся к самой воде во время отлива, но, поскольку начался прилив, волны уже покрывали первые ступени этого причала.
Под барабанную дробь, призывавшую их на борт корабля, моряки спускались к воде группами по шесть человек и переправлялись на «Призрак» с помощью шлюпок, которые за каждый рейс отвозили по дюжине матросов. В течение часа сто сорок матросов погрузились на борт «Призрака», и Рене, оказавшийся там среди первых, выслушивал благодарности от своих товарищей. Затем, встреченный звуками флейты и барабана, прибыл командный состав судна.
В одно мгновение все оказались на своих местах: капитан на вахтенном мостике, марсовые на марсах, флаг-офицер возле ящиков с сигнальными флагами. Началась перекличка. Экипаж состоял из ста сорока пяти человек, но Сюркуф рассчитывал довести его численность до ста восьмидесяти человек в одном из первых портов, где он будет останавливаться.
Отсутствовал один лишь метр Стальная Рука. Он велел передать Сюркуфу, что с того момента, как на борту появился Рене, там больше нет нужды в фехтмейстере.
Буксирные лодки построились впереди корабля, и пушечный выстрел и трехцветный флаг, поднявшийся на грота-гафеле, дали сигнал к отплытию.
Поскольку ветер не мог подхватить бриг там, где тот находился, гребцы продолжали буксировать судно дальше, в то время как Сюркуф, превосходно знавший прибрежные воды и выступавший в роли лоцмана, указывал путь рулевому. Взявшись за весла, матросы снова затянули свою песню.
Поравнявшись с утесом Англичан, корабль остановился, и раздался голос Сюркуфа, который отдавал команду своему экипажу, но делал это так, чтобы его слышали и пришедшие проститься с ним зрители: