— Хватит убивать! — кричит Сюркуф, — «Штандарт» в наших руках! Да здравствует Франция! Да здравствует нация!
Раздается оглушительное ура, и резня прекращается.
Но вслед за этим раздается громкий крик:
— Два часа на разграбление!
— Я обещал, — произнес Сюркуф, повернувшись к Рене, — и следует держать слово. Но не забудем, что пассажиры должны быть избавлены от грабежа, а пассажирки от насилия. Я позабочусь о том, чтобы охранялось имущество мужчин, а вы, Рене, от моего имени позаботьтесь о том, чтобы охранялась честь женщин.
— Благодарю, Сюркуф, — ответил Рене и устремился к каютам пассажирок.
По пути он столкнулся с судовым хирургом.
— Сударь, — на бегу обратился к нему молодой человек, — один из пассажиров тяжело ранен, не могли бы вы указать мне его каюту?
— Его отнесли в каюту дочерей.
— Где она?
— Пройдите несколько шагов, и вы услышите рыдания несчастных девушек.
— Есть ли надежда спасти его?
— В эту минуту он умирает.
Рене прислонился к двери какой-то каюты, провел рукой по глазам и горестно вздохнул.
Между тем по нижней палубе проносится вихрь опьяневших от вина и крови людей, которые вопят и распевают песни, натыкаясь на все и опрокидывая все на своем пути.
Двери кают они вышибают ударом ноги. Рене ни на минуту не забывает о двух прелестных девушках, рыдания которых он слышал.
Ему чудится, будто где-то раздается отчаянный женский крик.
Рене бросается вперед, и, когда он пробегает мимо какой-то двери, ему кажется, что за ней слышатся приглушенные крики, взывающие о помощи.
Дверь заперта изнутри.
Рене, который по-прежнему держит в руках топор, разносит дверь в щепки.
Это действительно каюта раненого, а точнее, мертвеца.
Какой-то матрос держит одну из сестер в объятиях и намеревается учинить над ней насилие.
Другая, стоя на коленях перед телом отца, воздевает руки к небу и заклинает Бога, только что сделавшего их сиротами, не обрекать их на позор после того, как обрек их на беду.
Матрос, услышав, как дверь разлетается в куски, поворачивается к ней лицом.
— Негодяй! — кричит ему Рене. — Именем капитана, отпусти эту женщину!
— Чтобы я отпустил эту женщину? Ну нет, это моя доля добычи! Я держу ее в руках, и она принадлежит мне.
Рене становится бледнее трупа, лежащего рядом на постели.
— Женщины не входят в добычу. Не вынуждай меня во второй раз говорить тебе, чтобы ты отпустил ее.
— Уймись, — скрежеща зубами произносит матрос, вытаскивая из-за пояса пистолет и в упор стреляя из него.
Но вспыхнула лишь затравка.
Левая рука Рене распрямляется, словно пружина, сверкает молния, и матрос падает замертво.
Рене вогнал ему в сердце кинжал, который всегда носил у себя на шее.
Прежде чем охваченные ужасом девушки успели прийти в себя, Рене, чтобы не пугать их видом крови, ногами вытолкнул тело матроса за порог каюты.
— Успокойтесь, — по-женски ласковым голосом обратился к ним Рене, — никто сюда больше не войдет.
Девушки бросились в объятия друг к другу.
Затем старшая из них обратилась к молодому человеку:
— О сударь, почему здесь нет более нашего отца, чтобы поблагодарить вас! Он сделал бы это лучше двух несчастных девушек, которые только что подвергались опасности и все еще дрожат от страха.
— Благодарности излишни, мадемуазель, — ответил Рене — я исполнил то, что отвечает одновременно моему долгу и моему сердцу!
— Поскольку вы объявили себя нашим защитником, сударь, я надеюсь, что вы соблаговолите быть им до конца.
— Увы, мадемуазель, защитник из меня плохой, — ответил Рене. — Я бедный матрос, как и тот, что вас оскорбил, и все мое могущество ограничивается тем, что я оказался сильнее. Тем не менее, — добавил он с поклоном, — если вы пожелаете встать под защиту нашего командира, я осмелюсь обещать вам, что никакой ущерб не будет нанесен ни вашей особе, ни вашему достоянию.
— Вы подскажете, сударь, когда и каким образом нам следует представиться ему?
В эту минуту послышался голос Сюркуфа.
— А вот и он, — сказал Рене.
— И вы подтверждаете мне, — спрашивал капитан, — что именно Рене убил этого человека?