— Что ж, дружище, когда дело дойдет до бобов — будем есть бобы, но покамест, поскольку перед нами устрицы, отведаем устриц. И вот еще что: ты знаешь мое имя, а я не знаю твоего, и мне это мешает в разговоре. Как тебя зовут?
— Сен-Жан, к твоим услугам. На борту меня зовут Грот-Марсом, ибо я марсовый и там мое место в бою.
— Отлично, Сен-Жан. Бокал шабли? Это вино не пересекало экватора, ручаюсь тебе!
Сен-Жан поднял бокал и залпом выпил его.
— Черт меня побери! — промолвил он, осушив бокал. — Я ведь принял его за сидр; налей-ка мне второй бокал, дружище, чтобы я извинился перед ним за то, что так обошелся с первым!
Рене не заставил себя упрашивать: в его намерения входило разговорить Сен-Жана и как можно меньше болтать самому, что оказалось нетрудно. После шабли последовало бордо, после бордо — бургундское, а после бургундского настал черед шампанского. Сен-Жан, со своей стороны, вел себя крайне непринужденно, что указывало на чистоту его сердца. Наконец подали десерт.
— Полагаю, — произнес Рене, — пришло время услышать окончание нашей истории и узнать, каким образом Сюркуф избежал опасности закончить свое плавание на борту английского корабля, вместо того чтобы закончить его на борту «Доверия».
— Когда мы повернули на другой галс, чтобы лечь в дрейф, наши корабли были не более чем в двух льё друг от друга. Я нес вахту на грот-марсе, держа в руках подзорную трубу, и сразу же доложил капитану, что у корабля, который перед нами, есть укрытая батарея, что он превосходно оснащен и что паруса его скроены на английский манер; оставалось выяснить его огневую мощь и принадлежность. Пока шли наши с капитаном переговоры, положение «Доверия» осложнилось, поскольку бриз, сперва слабый, посвежел настолько, что заставлял нас идти со скоростью в четыре узла. Тем не менее, чтобы покончить с сомнениями и поскорее распознать нашего противника, мы убираем малые паруса и, взяв круче на два румба, подходим к нему ближе. Чужой корабль спешит повторить наш маневр: не будь он больше нашего, можно было бы подумать, что это наша тень. Однако, поскольку расстояние между нами еще слишком велико, чтобы мы могли оценить друг друга, «Доверие», двигаясь какое-то время тем же ходом, берет затем три румба влево; таинственный корабль точь-в-точь повторяет наш маневр, и мы снова оказываемся в том же невыгодном положении, которое оставляет нас при всех наших сомнениях, ибо горы тюков и множество бочек скрывают его батарею.
Да будет тебе известно, дружище, — продолжал Сен-Жан, — что есть на свете старушка-фея, которую забыли пригласить на крестины Сюркуфа, и зовут ее Терпеливостью. Впрочем, экипаж был так же раздражен, как и его капитан. Горе неизвестному судну, если оно окажется одной с нами силы и дело у нас дойдет до драки!
Подойдя как можно ближе к нему, «Доверие» пользовалось бы всеми преимуществами своей превосходной конструкции, но, поскольку такой маневр является чрезвычайно опасным в начале боя, мы выбираемся на ветер и идем бейдевинд, чтобы иметь возможность осуществить отход в случае крайней необходимости.
Наконец мы начинаем выигрывать ветер у незнакомца и, стало быть, маневрируем лучше, чем он; это открытие встречается радостными криками.
Сюркуф поднимается на грот-марс и садится рядом со мной.
«Черт возьми! — говорит он. — Сейчас мы узнаем, честную ли игру ведет этот корабль и действительно ли он хочет приблизиться к нам. Я старый морской волк, и меня так просто не проведешь. Мне известны все хитрости этих торговых кораблей, настоящих разбойников. Сколько я перевидел их: приличные с виду, они, находясь под командованием опытных капитанов, пытались напугать тех, кто охотился за ними, и притворялись, будто сами хотят вступить в бой!»
Сюркуф был настолько проникнут этой мыслью, что без колебаний держал курс «Доверия» так, что в конце концов мы оказались вынуждены подойти к противнику с наветренной стороны. И это были не шутки, ибо, если он ошибся, мы рисковали схлопотать бортовой залп в упор или нарваться на абордаж.
Сюркуф хватается за трос, соскальзывает на палубу, быстро приближается к лейтенанту и к своему старшему помощнику и, топнув ногой, говорит:
«Черт возьми, господа, я совершил грубую ошибку! Мне следовало сперва подойти поближе и затем походить разными курсами к ветру, чтобы разведать мощь и маневренность англичанина».
С этими словами Сюркуф хлопнул себя по лбу, выплюнул сигару, помолчал с минуту, пытаясь вновь обрести спокойствие, и добавил:
«Это хороший урок, и он пойдет мне на пользу».
Затем он берет подзорную трубу, несколько минут следит глазами за кораблем, после чего, хлопком сложив ее, созывает экипаж: