ГЛАВА 19 — ЭКВАДОР. УТРО ПОСЛЕ МОКОА
Машина приземлилась через полтора часа. Нас уже встречали те самые люди в штатском, которые меня провожали перед отправкой в Колумбию. На грунтовой взлетке, похожей на ту, с которой мы совсем недавно поднялись, стояли три автомобиля. Меня вместе с моей драгоценной сумкой тут же усадили на заднее сидение большого бежевого «субурбана». Водитель неспешно тронулся с места. Я повернул голову и увидел, как из самолета выносят, поддерживая за ноги, Лидию. Левая рука девушки болталась, как плеть, почти что касаясь пальцами коротко стриженой травы. Ее подруга устало сидела возле шасси самолета, крепко обхватив колени. Рядом с ней стоял Крукоу, вытирая руки о тряпку. В его монотонных движениях была какая-то обреченность. Ну, что тут сделаешь, попал в гости к врагам. Я попросил водителя остановиться. Тот нажал на тормоз и выключил передачу.
Я вышел из машины вместе со своей сумкой. Широко шагая, двинулся к этим двоим. Подошел. Присел на корточки рядом с девушкой.
«Тебя как зовут?» — спросил я ее по-английски. Она посмотрела мне в глаза и ничего не ответила. Крукоу перевел мой вопрос на испанский.
«Долорес,» — произнесла она в ответ. Я расстегнул сумку, сунул туда правую руку и достал плотную зеленую пачку.
«Держи, Долорес,» — сунул я ей деньги. Потом подумал. Взял еще один брикет долларов в левую руку и протянул пилоту.
Девушка поднялась и посмотрела на пачку в своей руке. Я тоже встал. Долорес аккуратно положила доллары в мою раскрытую правую ладонь. Потом, стоя на месте, повернулась вполоборота и, распрямив свое тело, как мощную пружину, залепила мне звонкую пощечину. Я даже оглох на мгновение от боли и от удивления. А еще больше я удивился, когда Ричард Крукоу, грустно улыбаясь, отодвинул в сторону мою левую руку, в которой лежала пачка долларов, предназначенная ему. Я страшно разозлился. Я не понимал, почему они отказываются от моей щедрости. Ну, и хрен с вами! Плюнув в сердцах на грунтовку, — будь она неладна, — я повернулся к ним спиной и двинулся в сторону «субурбана». Доллары засунул в брюки. Пачки денег не влезли в тесноватые карманы и предательски торчали в разные стороны. Краем глаза я заметил, как тело в красном платье погрузили в багажное отделение такого же, как мой, огромного джипа и захлопнули заднюю дверь.
Я подумал, что Долорес обиделась из-за секса. Ей показалось, что я расплачиваюсь за любовь. Хотя я хотел отблагодарить ее за жизнь, которую она мне спасла. Ну, что ж, я был неправильно понят, такое бывает. Но для меня было полнейшим сюрпризом, что деньги не взял Крукоу. Почему? Я думал над этим всю дорогу, пока меня везли в нормальный международный аэропорт с бетонной взлетной полосой, паспортным контролем и прохладными магазинами системы «duty-free», в которых улыбающиеся продавщицы мягко и уважительно берут из рук карточку Виза.
До аэропорта было часов восемь езды. По дороге мы сделали остановку. Дорога упиралась в реку, через которую туда-сюда ходил медленный паром. Хочешь-не-хочешь, а остановиться пришлось. Перед нами была небольшая очередь. Всего две машины, два грузовых «доджа». Тот, который стоял первым, еще походил на автомобиль. Второй грузовик был почти дотла изъеден ржавчиной. Сквозь рваные дыры на теле железного трудяги виднелись черные, залитые смазкой внутренности. Этот «додж» напоминал заядлого курильщика-шахтера с черными от табака и угольной пыли легкими. Врачи ему советуют лечь в госпиталь. Но тот упорно продолжает спускаться в шахту, потому что надо вкалывать, кормить семью и тянуть свою шахтерскую лямку. Грузовик тоже тянул свою лямку, работая на семью индейца, сидевшего за рулем.
Паром подтянулся к нашему берегу. Он представлял собой обрезанный наполовину поплавок понтона, к которому несколько несуразно, как-то сбоку, был приварен трактор. Без колес и кабины, но с сидением и рычагами. Мотор трактора приводил в движение не колеса, за неимением таковых, а лебедку, на которую наматывался протянутый с берега на берег трос. По этому тросу, как по рельсам, и ходил туда-сюда железный понтон. Как только паром загружался, в седло трактора усаживался паромщик. Известив пассажиров протяжным криком об отправлении, он с треском заводил свой агрегат.
На поплавок заехал первый «додж». Он занял почти все свободное место. Но второй грузовик тоже попытался пристроиться. Водитель заехал на понтон передними колесами. Один конец поплавка ушел в воду и тут же вынырнул. Понтонщик закричал на водителя ржавого «доджа». Тот сдал назад, выскочил из машины, хлопнул, что было силы, дверью и плюнул на дорогу. Это был невысокий, голый по пояс индеец. В кузове у него было человек семь пассажиров, все больше средних лет мужчины, с коричневой кожей и каменными морщинистыми лицами. Один из них встал, вылез из кузова и подошел к водителю. Они заговорили, и водитель стал раздраженно размахивать руками, периодически показывая в сторону уходящего парома. Пассажир покачал головой и, улыбнувшись, произнес короткое слово, которое я не разобрал. Но даже если бы и разобрал, все равно бы не понял. Эти места были настолько дремучие, что далеко не все индейцы здесь знали испанский. А уж тем более английский.
Это слово успокоило молодого индейца, он перестал размахивать руками и улыбнулся. Я спросил свой эскорт, можно ли мне подышать воздухом. Смуглый брюнет, слева от меня, снял темные очки и вопросительно посмотрел на своего начальника на переднем сидении. Бритый затылок передо мной утвердительно качнулся. Можно, пожалуй. Я вышел и постарался незаметно решить две волновавшие меня проблемы. Отклеить липкую мошонку от ноги. И засунуть поглубже деньги. Обе проблемы я решил одним махом. Вернее, одним приседанием разминающего затекшие ноги пассажира. Это мне легко удалось. При движении вниз в моих джинсах появился простор для моих гениталий. При движении вверх мои руки все же запихали доллары прочь от чужих глаз. Правда, оба кармана по-жлобски вздулись. Ну и что, пусть ломают голову, что я в них держу. Но мои ухищрения не остались незамеченными. По крайней мере, для одного человека.
Старик с коричневым и неподвижным, как камень, лицом смотрел на меня из кузова «доджа». Он поднял правую руку и жестом подозвал к себе водителя. Тот мигом подскочил к заднему борту машины. Старый индеец что-то сказал своему молодому соплеменнику на незнакомом мне языке. Водитель обернулся. Его глаза нерешительно встретились с моими. Старик в «додже» повелительно повысил голос. Тогда молодой индеец вздохнул и двинулся ко мне.
— Абла еспаньоль? — спросил он, подойдя поближе. Роста он был небольшого и на меня смотрел чуть снизу.
— Ноу, онли инглиш, мэн, — грубовато ответил я.
— Хорошо, — перешел индеец на английский. Это меня немного удивило. — Мой дед просит Вас подойти к нему на минутку.
— А не соизволит ли твой дед подойти ко мне сам?
— Нет, — замотал головой водитель. — Он уже год как не ходит, что-то с ногами.
— Ну, ладно, — пожал я плечами и пошел к машине. Мои спутники никак не отреагировали на разговор с водителем. Значит, никакой опасности здесь не было. Ни для меня, ни для моих денег.
— Чего надо? — грубо спросил я старика.
Тот чуть наклонился и, положив руку на борт «доджа», выговорил длинную клокочущую фразу на индейском наречии. Даже по звучанию было понятно, что с испанским этот язык не имеет ничего общего. Водитель стал торопливо переводить:
— Мой дед просит своего младшего брата быть поосторожнее на том берегу реки. Не нужно дразнить своих старших братьев зеленым мусором, которым набиты его карманы.
Для меня тирада не имела никакого смысла. Она напоминала подстрочный перевод в интернете. Я все же решил задать наводящие вопросы.