— Эй, белый, еда у тебя есть?! — визгливо спросил меня паренек.
— Нет.
— А что есть? — переспросил он.
— Вот.
И я протянул ему початую двухлитровку газированной воды. Потом залез в бардачок и достал оттуда две железные банки спрайта, оставшиеся после общения с журналистом Джимми.
— Круто, — улыбнулся мальчишка и звонко позвал своих братьев по оружию.
Спрайт был теплый. Юный боевик сорвал кольцо, и липкая жидкость с шипением ударила ему в лицо. Паренек зажмурился и задорно засмеялся. От неожиданности он зажмурил глаза. Продолжая улыбаться, открыл один, потом второй. С ресниц свисали сладкие капли. Его друзья так и покатывались от смеха, схватившись за свои голые животы. Пока они пили спрайт, я тихонько двинулся вперед. Им до меня уже не было никакого дела. Мальчишки облизывали зеленые жестянки и темпераментно спорили о чем-то своем. «В городе повстанцы,» — признал я мысленно очевидный факт. — «Это дети, но за ними вскоре придут взрослые.»
Взрослые наверняка сначала задержат меня. Потом опознают. И вздернут на ближайшем фонарном столбе, вот хотя бы прямо здесь, над зеленым бульваром Броуд-стрит. Значит, пока они не появились, надо поскорее бежать отсюда. И я бежал. Но бежал не спеша, осторожно, стараясь не вызвать подозрения у этих маленьких симпатичных людоедов.
Проезжая по Монровии, я заметил, что малолетки с автоматами появились не только на центральной улице, но и в других местах города. Я уже не катился, я гнал что было сил в порт. Рэбелы прорвали оборону и проникли в город через мост. А если это так, то времени для отплытия у нас мало. Даже если не все еще готово, мы должны покинуть этот город. А, может, не все так печально? Может, мне стоит развернуться и, подъехав к зданию, где прятался Санкара, позвать ему и сказать, что готов к совместной работе? Это было бы правильно, с точки зрения спасения своей шкуры. Но я настолько не выносил Санкару, что наверняка повторил бы ему ту фразу, которую некогда произнес по-русски в офисе «Либерийских авиалиний»: «Idite v zhopu». В общем, мне проще было сбежать из Монровии, чем идти на поклон к Санкаре. «Опять бежишь,» — с сожалением констатировала та часть моего сознания, которая уговаривала меня остаться. Самая разумная, надо сказать, часть. Но другая уже летела прочь отсюда, вслед за разноцветным вертолетом, увозившем от меня Маргарет.
Я приехал в порт и пулей взлетел на верхнюю палубу «Мезени».
— Что случилось? — хором спросили меня Волков и Джонсон.
— Повстанцы в городе, — выпалил я. — Срочно отплываем.
Волков покачал головой:
— Андрей, я не пойду без Маргарет. Она заплатила, и я ее подставлять не собираюсь.
— Я тоже, Энди, — присоединился к моряку Джонсон. — Это даже не обсуждается.
Ну, вот, я так и знал. Теперь придется тратить лишнее время на объяснения и уговоры. Или засветить содержимое бархатной сумочки Санкары.
— А это вы видели?
Лучше не смог бы сказать даже Буратино, показавший друзьям золотой ключик. На мою ладонь нежной тяжестью просыпались алмазы. Их было так много, что оба носа моих партнеров, словно притянутые магнитом, сунулись к раскрытой руке.
— Это на всех, — пояснил я, сжимая алмазы в кулак прямо перед выпученными глазами Волкова и Джонсона. — Маргарет передала. Сказала рассчитаться с вами в Абиджане.
— А сама она? — вяло спросил Джонсон.
— А сама она остается, — соврал я. — До лучших времен.
Журавлев опять успел напиться и спал в рубке. А еще говорил, что пить больше не будет. Вот и верь после этого слову журналиста! Но в тот момент я не хотел его видеть. Он был причиной того, что мы уходим без Маргарет. И даже если сам он в этом и не был виноват, я все же не мог отнестись к этому спокойно. Я оставил его на борту. Но пространства для нашей дружбы оставалось все меньше и меньше.
Суа вместе с Григорием рассчитывался с рабочими. Процесс двигался медленно, многие хотели остаться на борту. Но Волков из всей группы уже заранее отобрал троих. Один из них, как выяснилось, служил некогда помощником моториста на гвинейском пароходе, двое других выходили в море на траулерах. К тому же, у Гриши был и собственный механик, который настолько редко вылезал из машинного отделения, что за все время я его ни разу не видел.
Рабочие кричали и ругались, недовольно размахивая заработанными купюрами. Волков, спокойно понаблюдав за протестующими, выдал им по упаковке «гвоздей», и те успокоились. Это был старый африканский трюк. Сколько бы ни дал Григорий, либерийцы захотели бы больше. В данной случае, алкогольная премия была заложена в статью расходов. Думаю, что об этом догадывались и ремонтники, но без крика они уже не могли обойтись: традиция есть традиция.
— А в Абиджане, значит, скакать передо мной будете вы с Джонсоном? — поддел я Волкова. Он криво улыбнулся и развернулся ко мне спиной. Шутка попала в цель. Очень точно.
Мы отдали швартовы. Заработал двигатель. Палуба уверенно завибрировала под ногами. «Мезень» медленно отходила от стенки. На причале, тесно сбившись гурьбой, стояли наши рабочие и тоскливо смотрели, как расстояние между ними все увеличивается и увеличивается. И когда люди превратились в черные фигурки, а их лица уже стали неразличимы, случилось то, чего предвидеть никто из нас не мог. Сначала я услышал стрельбу со стороны берега. Затем увидел, как рассыпалась группа рабочих. Они бросились в разные стороны. Несколько черных фигурок, одна или две, упали на бетонную пристань и больше не поднимались. А потом, к самой кромке причала подъехали два «пикапа», из которых на бетон вывалились вооруженные люди. Они заглянули в нашу машину, теперь уже ненужную. С борта «Мезени» было не разобрать, что они там делали, но вскоре машина вспыхнула ярко-желтым пламенем, которое моментально поднялось метров на десять. Пока машина горела, боевики, — а это были именно они, — развернулись в нашу сторону и открыли огонь из автоматов. Они стояли в полный рост и с громкими криками от бедра поливали нашу «Мезень». Джонсон тут же прижался к палубе, а в следующее мгновение уже отвечал им из своего «калашникова». Все остальные, кто стоял на палубе, упали вслед за ним, ровно на мгновение позже. Но этого мгновения было достаточно, чтобы успеть услышать нежное «фьюить!» возле самой головы. Пули молотили и по снастям, с резким визгом разлетаясь рикошетом во все стороны.
И тут, откуда ни возьмись, появился вертолет. Он резко взлетел со стороны береговых пакгаузов и, оказавшись над нами, завис, словно стрекоза над цветком. Вертолет был бело-сине-красный, с надписью «Бриджстоун». Это был тот самый вертолет, в который собиралась сесть Маргарет. И, конечно же, именно об этом вертолете мне рассказывал Суа Джонсон. Пилот, похоже, хотел бы нам помочь. Мне хорошо было видно, как он делает загадочные знаки руками за толстым стеклом кабины.
Все, что случилось потом, я помню смутно. С какого-то момента память стала работать, фиксируя происходящее урывками. Вот вертолет снижается к палубе. Джонсон приподнимается и смотрит наверх. Пули рэбелов барабанят по палубе совсем рядом с ним. Но он на них внимания не обращает. Его губы шепчут незнакомое ругательство на гио. Он медленно наклоняется и, словно потерял что-то, шарит по палубе. А когда находит, я замечаю, что это гранатомет РПГ-7. Уже снаряженный и готовый к бою.
Джонсон кладет его на плечо и разворачивается в сторону вертолета. Остроносый заряд смотрит вверх, прямо на машину. Но это не может быть реальностью. Это дежа-вю страшного случая на Сприггсе. Не надо повтора, Джонсон! Не стреляй! Я тебя умоляю!
— Не стреляй, там она! — закричал я Джонсону. Но он меня не слышал. Вертолетчик, как только разглядел гранатомет Джонсона, сразу же попытался включить форсаж и рвануть с места. Мои слова потонули в реве двигателя.
И тогда я рванул к нему. Я не замечал ни пуль, ни снастей, ни всего того, чего, обычно, бывает много на палубе. Мои ноги сами летели к нему, и я бы остановился только тогда, когда сбросил бы его в океан. Но для рывка расстояние от кормы, где находился я, до носа, где стоял Суа, было слишком большим. Я успел добежать только до рубки, когда Джонсон нажал на спуск. Граната, вращаясь, вышла из трубы и шипя, как змея, полетела в направлении вертолета. «Нет! Нет! Это уже было!» — завыл голос внутри меня. И сам я закричал вслух, в полный голос. Как зверь кричал, нечеловечески отчаянно.