— Ну, вот, наконец-то, — довольно сказал Журавлев.
Чай почему-то не действовал. Я твердо стоял на ногах. Сердце в обычном ритме, — шестьдесят ударов за шестьдесят секунд, — билось у меня в груди. Сознание оставалось незамутненным. Журавлев, задорно посмеиваясь, присоединился к девицам и, танцуя, принялся стаскивать с себя одежду. Он начал с потной рубахи. Зрелище голого упитанного торса мне показалось отвратительным. Белизна наметившихся по бокам складок раздражала, особенно на фоне черного шоколада стройных африканок. Бока Журавлева тряслись, как холодец в пакете, и мне захотелось надавать ему пинков по заднице. Странное дело, я испытывал вполне дружеские чувства к этому человеку, и, в то же время, за всю историю нашей с ним дружбы меня постоянно подмывало нанести ему легкие увечья. Особенно сейчас. «Как-то не по дружески,» — мысленно упрекнул я сам себя и решил догнаться кокаином. Уж если этот травяной чай не срабатывает, — видно, испортился, — то, возможно, кокаин сможет ему помочь. В сочетании с этим средством, которое приготовил Гриссо, он, вполне вероятно, просто добьет мое сердце, и я безболезненно перейду в иное агрегатное состояние.
Я уселся перед столиком, и, опустив голову пониже к бело-розовой субстанции, вдохнул в себя приличную порцию порошка. Сначала я ничего, кроме легкого жжения в носоглотке, не почувствовал. Я поднял голову и посмотрел на танцующих. Журналист размахивал рубахой. Девицы смеялись и нежно повизгивали. Я снова наклонился лицом к зелью. Сделал мощный вдох и втянул в себя кокаин. Потом выждал немного и поднял глаза.
Журавлева в комнате не было. Исчезли и девицы. Музыка стихла. Телевизор выключился сам. Номер был пуст. Никаких следов пребывания шумной компании. Ни рубахи Журавлева, ни туфель на длинном каблуке, ни стаканов с веселящим пойлом. Ничего. Даже кокаин исчез со стола. Ну, не мог же я сам весь его втянуть в себя? Дверь в ванную была приоткрыта. Оттуда лился мягкий голубой свет. Я сразу почувствовал, что свет этот очень добрый, не тревожный.
И я встал со своего места и пошел навстречу свету. Я знал, что за ним я увижу новый прекрасный мир, настолько прекрасный, насколько уродливым был гостиничный номер, в котором я находился. Да, да, я внезапно понял, что меня окружает уродство, а на самом деле мне хотелось чего-то гармоничного и прекрасного.
Я подошел к двери ванной, с явным намерением войти туда, откуда лилось сияние. Но как только я попытался открыть дверь, тут же услышал за спиной знакомый голос.
— Не надо туда заходить, сеньор Шут, там Вас пока еще не ждут.
Я обернулся и увидел его. Человек нисколько не изменился. На нем был камуфляж, а из расстегнутого ворота формы выглядывала голова, поросшая трехдневной небритостью. Умные глаза изучающе смотрели на меня. Я заметил, что мой гость прячет глаза за меняющими свой цвет стеклами дорогих очков. Они аккуратнейшим образом удерживались на простоватом носу хозяина, который, суди по частому протиранию стекол, относился к очкам бережно и с любовью. Конечно, я хорошо знал этого человека. Его либерально-прогрессивная небритость вызывала симпатию у собеседников, даже у тех, кто был хорошо осведомлен о его карьере. Это был Рауль де Сильва. Главный банкир Революционных Вооруженных сил Колумбии. Он был в военной форме, рукава которой были закатаны по локти, точно так, как в тот день, когда я его увидел в первый и последний раз в своей жизни. Из-под левого погона, как это иногда бывает у профессиональных военных, выглядывала свернутая в трубочку пятнистая кепка. Но меня совсем не удивило присутствие партизанского команданте в моем номере. Я знал, что Рауль де Сильва мертв, он погиб во время рейда колумбийской армии.
— Вы пришли за мной, команданте? — спросил его я по-русски.
— Нет, я пришел не за Вами, а к Вам. Улавливаете смысл? — ответил он, даже не раскрыв рта. Его губы оставались сомкнутыми, но я отчетливо слышал его голос. Слова, которые произносил команданте, тоже звучали по-русски.
— Улавливаю, — подтвердил я мысленно. Но Рауль услышал меня и, все так же, не размыкая рта, одобрительно сказал:
— Хорошо.
Я вглядывался в его лицо. Искал любые перемены. Но ничего особенного не нашел. Рауль выглядел точно так же, как и на партизанской базе в сельве. Мне даже показалось, что его щетина кое-где блестит каплями пота, затерявшимися на небритой шее. Словно он находился не в номере с кондиционером, а среди зарослей душного и влажного леса. Рауль уловил мой взгляд и неловко смахнул пот тыльной стороной ладони.
— Садитесь, Андреас.
Я сел там, где стоял, то есть прямо на ковер, скрестив по-турецки ноги.
— Спрашивайте, — позволил команданте.
Я пожал плечами. Спрашивать было не о чем.
— Нет, ошибаетесь, Андреас, спрашивать всегда есть о чем. Например, что Вы видите вокруг себя?
Я оглянулся. Вокруг меня были стены и мебель моего номера. Все было, как всегда, только вот этот голубоватый свет из приоткрытой двери в ванную комнату был первым признаком того, что мир изменился. Ну, а вторым был сам Рауль, сидящий напротив меня, хотя за минуту до этого я видел в комнате не его, а Журавлева.
— Да, Андреас, а я вижу другое. Маскировочную сетку, натянутую над моим столом, и через ее ячейки вертолет, с которого сходит в моем направлении ракета.
— И ничего другого? — спросил я.
— И ничего другого, — ответил Рауль.
— А меня?
— А вы тоже находитесь в моей сельве, под маскировочной сеткой. Во всяком случае, именно так я и могу Вас видеть. У Вас своя последняя реальность, у меня своя. Иногда они пересекаются. Например, я в любой момент могу встретиться с Вами, там где я есть в свой последний момент. А Вы со мной, соответственно, там, где Вы находились в свой.
«Вот как все это выглядит,» — удивился я. И тут же спохватился:
— Но Вы же сами сказали, что пришли не за мной, а ко мне.
— Да, действительно. Но что это меняет для Вас? — усмехнулся Рауль. — Да Вы садитесь. Курите, если хотите.
Я закурил. На столе оказалась коробка «Ойо де Монтеррей», как раз тогда, когда мне этого захотелось.
— Будете? — протянул я тоненькую сигарку де Сильве. Тот печально улыбнулся.
— Нет, не получится. В мой последний момент сигар у меня не оказалось. Так что я могу о них только..., — он запнулся.
— Мечтать? — подсказал я.
— Да, что-то вроде этого, — согласился де Сильва.
И тут меня осенила догадка.
— Значит, я еще жив, команданте!
Небритый подбородок де Сильвы качнулся в знак согласия.
— Тогда зачем Вы пришли ко мне? — спросил я.
— Ну, наконец-то! — облегченно заявил Рауль. — Я же сразу сказал Вам: «Спрашивайте!»
— Зачем я здесь? — повторил мой вопрос де Сильва и тут же дал вполне развернутый ответ. — Вы были нашим должником. Моим должником. Армия выследила нас как раз тогда, когда мы искали Вас, чтобы получить объяснения. Мы развернули целый колл-центр в джунглях, и, делая звонки по всему миру, рассекретили себя. Так что, именно Вы, сеньор Шут, мой киллер. Но я не хочу Вам мстить. Там, где я сейчас есть, не мстят. Наоборот, я пришел Вас спасти.
— Я не хочу, чтобы меня спасали, — заявил я команданте. — Я хочу остаться с вами здесь.
— Боюсь, не получится, — отказал мне Рауль. — Вы еще есть. И Вы еще будете жить некоторое время. Это я могу Вам точно сказать. Остальное выше моих скромных сил.
— Скажите, Рауль, — попросил его я. — Вы можете сделать так, чтобы я увидел ее?
Я не назвал Маргарет по имени. Мне почему-то показалось, что де Сильва знает, о ком я его спрашиваю.