— Порядок, — удовлетворенно сказал первый голос.
Я вспомнил, кто этот человек. Его зовут Сергей Журавлев, журналист. А второй это Григорий Волков, капитан корабля и, по совместительству, неблагодарная сволочь. Между собой они говорили на языке, который мое сознание идентифицировало как русский. Я был почти в порядке. Если не вспоминать о том, что мне больше хотелось умереть, чем жить.
— Полежи, полежи, Андрей, — ласково сказал Григорий.
Но я и без его уговоров не хотел вставать.
— Послушай, Гриша, не трогай его. Пойдем отсюда. Придет в себя и встанет сам, — попросил вполголоса Журавлев.
Григорий согласился. Я услышал, как щелкнул автоматический замок и где-то за дверью затихло неторопливое шарканье шагов. Я снова приоткрыл глаза и осмотрелся. Возле меня стояла крашеная белой краской тумбочка. Над ней висела полка с книгами. Я повернул голову. Ноги упирались в грязный пластик стены. Помещение очень напоминало купе проводника в поезде дальнего следования. Только окно было не квадратным, а круглым, с мутным стеклом, за которым плескалась зеленоватая вода. Я понял, что нахожусь в капитанской каюте. В которой до меня спала Маргарет. Мне захотелось закрыть глаза, и я снова ушел в беспамятство.
Когда я в следующий раз открыл глаза, рядом со мной, на краю койки, сидел Григорий. В руках у него была плоская металлическая фляжка.
— Выпей, — протянул он ее мне.
Я взял фляжку и сделал небольшой глоток. Опять трава. Я бы лучше выпил виски, причем, всю бутылку залпом.
— Сейчас тебе это нужно больше всего, — сказал Гриша, словно прочитав мои мысли.
«Мне уже ничего не нужно,» — горько усмехнулся я про себя и попытался приподняться. Голова гудела. Когда я сел, свесив ноги с койки, в висках застучало.
— Вставай постепенно, — посоветовал Волков. — Хочешь, помогу?
Я отвел в сторону его участливую руку и привстал с койки. Ноги были словно набиты ватой и плохо слушались. Я сделал несколько шагов по крохотной каюте и снова сел на койку.
— Тяжело? — риторически спросил Григорий.
Я вместо ответа глотнул еще немного из металлической фляжки.
— Оно и понятно, — пробормотал моряк, — три дня пластом...
— Как три дня? — переспросил я его.
— А вот так. Ты три дня был без сознания. Тебя то лихорадило, то попускало. Весь в холодной испарине. Тошнило тебя постоянно, даже вода в желудке не удерживалась. Очень похоже на лихорадку лассо. Но не лассо. Что-то на нервной почве.
«На нервной почве», Гриша, это хорошо сказано.
— А у меня запас разных настоек, — продолжал Волков, — Гриссо дал мне в дорогу целую аптеку. Торговать можно. Я, конечно же, не Гриссо. Но кое в чем немного разбираюсь. Мы с Сергеем по капле в тебя эти чаи заливали. Разжимали челюсти фанеркой и заливали. А сегодня ты уже сам справился.
Значит, прошло уже три дня после того, как Суа Джонсон сделал выстрел из гранатомета.
— Где он? — спросил я Волкова.
Он сразу понял, о ком я спрашиваю.
— Нет его, Андрюша, совсем нет.
Я почему-то заранее знал, что он ответит именно так.
— Андрюша, — осторожно задал мне вопрос Волков, — а ты знаешь, почему он сделал это?
Конечно, я знал. Догадывался, по крайней мере. Идиотское стечение обстоятельств: вертолет принадлежал человеку, которого Джонсон считал своим врагом номер один. Может быть, этот человек тоже был среди пассажиров. Этого я не мог знать. А Джонсон не мог знать, что на борту вертолета находится Мики. У меня не было ни сил, ни желания, чтобы рассказывать сейчас всю эту долгую историю, и я ограничился утвердительным кивком головы.
Мы вышли на палубу. Я не пытался идти быстро и особенно осторожно поднимался вверх по трапу. Григорий неотступно следовал за мной и, как медсестра, заботливо поддерживал под локоть. На палубе к нам присоединился Журавлев. Он подхватил меня с другой стороны, и они наперебой принялись задавать мне глупые вопросы «Ну, как?», «Нормально?», «Не тошнит?», «Голова не кружится?», «Еще или посидишь?» Этот поток слов я оставил без внимания. И только настойчиво перебирал ногами в направлении носовой части судна. Что-то здесь было не так. Снасти искорежены, поручни срезаны, причем, как-то неаккуратно. Дощатое покрытие палубы иссечено так, словно на ней кололи дрова, а местами доски были сорваны. Я удивленно посмотрел на Волкова. Тот, скорчив недовольную гримасу, пожал плечами:
— Винт вертолетный прошелся. Когда вертолет упал в море. Совсем рядом с бортом.
— Как это могло случиться? Вертолет же ушел от корабля? — спросил я.
— А хрен его знает, Андрей, этот винт прилетел, как бумеранг. И судно слегка порубил, и Джонсона.
Я с сомнением посмотрел на капитана. Тот нахмурил свои густые брови:
— Ты что же, думаешь, это я Джонсона порешил?
Нет, конечно, Григорий не стал бы этого делать. Ну, а даже если бы и стал, то что мне теперь до этого? Я остановился и присел на корточки. За спиной оказалась металлическая опора неизвестного мне назначения. Обычно таких предостаточно на любом корабле. Я смотрел на океан. Над невысокими волнами повис легкий туман. В этих краях туманы редко бывают, впрочем, откуда мне знать, я же не моряк, меня больше интересуют облака в небе, чем туманы на земле. Или на воде. Но дымка постепенно стала расходиться. Туман поредел, и за ним, словно на лице дамы под вуалью, стали проявляться знакомые очертания. Когда ветер окончательно развеял туман, я увидел город.
Прямоугольники стеклянных башен выстроились в ряд, как будто встречая дорогого гостя. А перед ними, беспрерывно шевеля своими стрелами, громоздились краны в порту. Между кранами и небоскребами лежала лагуна, но с борта «Мезени» ее не было видно. Казалось, что город начинается сразу за портом. Конечно, это было вовсе не так. В Африке вообще все всегда бывает не так, как кажется на первый взгляд. В одном я был уверен. Город называется Абиджан, здесь есть хорошие гостиницы с саунами, тренажерными залами и джакузи. А накрахмаленные простыни приятно хрустят, когда ложишься на них в первый раз. Здесь есть ночные клубы и дискотеки, а таксисты всегда улыбаются, потому что этого от них требуют владельцы таксомоторных компаний. Здесь не увидишь детей с культями вместо рук и ног, играющих в футбол на костылях, а в прохладных офисах с тобой о делах будут вежливо говорить приятные молодые люди в строгих костюмах с галстуками. Абиджан это очень хороший город. Идеальное место для любителя безопасной африканской романтики, который всегда успевает вовремя остановиться на грани. А я возвращался из-за грани, с той стороны. Я хотел порадоваться башням Абиджана. И не мог. Я просто не знал, что мне там делать. Но там, откуда я плыл, делать мне уже точно было нечего. Когда не знаешь, что делать, всегда иди вперед.
«Мезень» не пустили в лагуну. Ее оставили на внешнем рейде и согласились выслать пограничную полицию только после того, как Григорий сообщил на берег, что у него на борту белые беженцы. У меня не было паспорта, у Сергея тоже. Но Петрович все сделал, как надо. и на берегу нас уже ожидали временные документы.
Мы стояли на палубе и смотрели на город. Уже собиралось темнеть, и закат выкрасил гребешки мелких волн в багровые тона. Рассекая красноватые воды залива, в нашу сторону двинулся пограничный катер. Григорий тихо подошел ко мне и сунул в руки железную китайскую фляжку с приваренным к ней гвардейским значком. Фляжка была полной.
— Возьми, Андрюша, это подарок от Гриссо.
— Что это?
— Да так, отличная штука для нервов. Будет тебя колбасить, глотни чайную ложечку.
— И что?
— И ничего. Тебя сразу попустит. Только помни: одной ложки достаточно. Очень сильная штука.
Я пробормотал «спасибо». И только, когда катер швартовался к борту «Мезени», я сообразил, к чему это Григорий клонит.
— Погоди, Гриша! — подтянул я его за плечо к себе поближе. — Ты что же, на берег не идешь?
Волков помотал головой:
— Нет, я возвращаюсь.