— Кто это, Боб Марли? — спросил я водителя.
— Нет, это наш, Альфа Блонди, — с гордостью произнес шофер и сделал звук погромче.
Через пару минут мы торжественно парковались под звуки рэгги возле нужного заведения. Ошибиться было невозможно. В узком переулке это было единственное освещенное здание. Неоновые буквы «Whisky a go-go» сияли на всю стену. Синеватый силуэт девушки с бокалом, изображенный гнутыми светящимися трубками, недвусмысленно обещал, что после «whisky» обязательно будет «go-go».
Внутри полутьма, громкая музыка и стеклянный шар под потолком, в стиле дискотеки восьмидесятых, хаотично отбрасывавший лучи по лицам танцующих мужчин и женщин. Глаза Журавлева загорелись. Здесь было настолько много длинных ног, высоких каблуков и декольтированных нарядов, что любой новичок мог в первое мгновение потерять дар речи. Журавлев, со своими горящими глазами на раскрасневшемся лице, был похож на измученного жаждой путника, увидевшего, наконец, колодец с холодной водой.
Я отошел в сторонку и присел возле барной стойки. Тут же рядом на высокий табурет приземлилась девушка в блестящем платье, подол которого едва прикрывал шоколадные бедра.
— Permettez-moi? Вы позволите? — спросила она по-французски, уже, впрочем, разместившись на табурете. Неимоверно сладкий аромат ее духов едва забивал запах свежего пота. Она, видимо, уже давно была здесь и явно работала, а не отдыхала.
— Comment tu t'appelles? Как тебя звать? — сразу же перешла она на «ты».
— Pas important, bebe. Неважно, детка, — бросил я автоматически, чтобы отшить ее. Но вот это мое «бебе» ее, наоборот, воодушевило. И она принялась меня кадрить и дальше.
— De quelle pays? L'Americain? Откуда? Американец? — спросила она, слегка царапнув длинными накрашенными ногтями мою ладонь. При беглом рассмотрении ногти оказались местами облезлыми, со следами красного дешевого лака.
— No, — ответил я.
— Pas l'Americain? Maintenant qui, l'Allemagnien? Немец?
Я отрицательно покачал головой.
— Le Russe? Русский?
Ну, что ж, молодец, почти угадала.
— Je suis de l'Ukraine, — гордо произнес я.
— Откуда? — переспросила она. — Из Ю. Кей?
Барышне отчетливо послышалось Ю. Кей вместо Юкрен. Аббревиатуру «UK», Соединенное Королевство, используют по всему миру чаще, чем упрошенное название «Британия». Мою малоизвестную родину иногда путают с великой морской державой. Но мне это никогда не льстило.
— Юкрен, детка. Знаешь такую страну?
Она не знала. Ее большие, навыкате, глаза еще больше вылезли из орбит, уставившись на меня. То ли шутит, подумала девушка, то ли уже пьяный. Она взвешивала степень возможной опасности, которую таил в себе клиент из незнакомой страны. Все ее сомнения отражались на ее черном лице. Грохотала музыка. Вращался шар. Под глазами у моей соседки пробегали блестки отраженных огней.
— Ладно, закажи мне выпить, — уныло промолвила она, сразу растеряв весь свой интерес ко мне, а заодно и очарование. Я как-то заметил, что ей уже за тридцать, и она порядком устала от ночного образа жизни.
Я заказал ей «маргариту», а себе рюмку «Блэк-энд-Уайт».
— Ну, будьмо, — сказал я ей почему-то по-украински, и, подмигнув, залпом опрокинул тридцатиграммовый наперсток себе в глотку.
Журавлев плясал с длинноногими девицами прямо возле бильярдных столов. Девиц было двое, а, может быть, даже и трое. Сергей, единственный белый на танцевальном пятачке, энергично выплясывал под слегка устаревшие хиты, и неторопливые черные бильярдисты, с могучими бицепсами и плавными движениями, внимательно и строго наблюдали за тем, как журналист ритмично взбрыкивает и выкидывает коленца. Девицы визжали от восторга и время от времени целовали Сергея. Я поставил рюмку на стойку. Махнув Сергею рукой, побыстрее двинулся к дверям. Но он меня не заметил. Я постоял минуту на улице перед входом и отправился искать такси.
Наголо стриженый парень, который привез нас сюда, никуда не уехал. Клуб считался «рыбным местом», проще было дождаться полупьяных клиентов у входа в заведение, чем рыскать по городу в поисках заработка.
Я сел в машину и с гагаринской интонацией произнес французское «On y va!» «Поехали, куда?» — переспросил водитель.
— А куда глаза глядят, — попросил я. — Давай просто покатаемся по городу.
В динамике снова заиграла музыка. Паренек включил рэгги.
Мы снова поехали вдоль лагуны. На том берегу, вся в огнях, была видна башня нашего отеля. Машина тихо промчалась по автостраде и въехала в деловую часть города. Даже в столь поздний час здесь бродило огромное количество людей, причем, несмотря на душный воздух, многие из них были в костюмах и при галстуках. Автомобильные сигналы будоражили нервную систему, но порядка движению на придавали. То и дело перед нами возникали непредвиденные пробки. Собственно, это и отличало Абиджан от любого другого мегаполиса. В европейских столицах, например, пробки всегда предсказуемы.
Кассета в магнитофоне у таксиста была все той же. Черный певец продолжал раздражать меня своей активной гражданской позицией.
— Ты кричишь «Мир», ты кричишь «Любовь»,
Ну, а в руке твоей Калашников, — тихо подпевал лысый шофер, и серьга у него в ухе покачивалась в такт неказистой мелодии.
Район небоскребов закончился как-то внезапно, и на смену офисам вдоль дороги выстроились длинные заборы коттеджей. А потом оборвались и они. Уличные фонари, к которым уже привык неизбалованный глаз, тоже исчезли. И вместо них нас словно обступили трущобы. Дома, сшитые из жести, картона и целлофановых пакетов. Они, плотно прижавшись друг к другу, тянулись до самого конца улицы, насколько их могли выхватить лучи наших фар, и даже еще дальше.
— Кто это? — спросил я шофера.
— Это иммигранты, из Буркина-Фасо.
Он посмотрел на меня и понял, о чем я подумал.
— Не переживайте, там им еще хуже, чем здесь. Иначе они бы у нас не оставались.
Это место было похоже на Либерию. Но не трущобами, их полным-полно в любой африканской стране. Я увидел, что вдоль дороги, перед каждым стихийно построенным кварталом трущоб стоит блок-пост. Все было почти, как в Монровии: колючая проволока, деревянные полосатые столбы и будки с солдатами. Но солдаты выглядели по-другому, гораздо серьезнее. По крайней мере, они были одеты в пятнистую форму, а не потертые джинсы. И это тебе не худощавые юнцы, а крепкие мужчины, в которых чувствовалась неплохая выучка и трехразовое питание. Хотя, если честно, оружие у этих было похуже, чем в Либерии. Старые «стэны» и «кольты» вместо «калашниковых» и «М-16». Я попросил таксиста остановить и подошел к одному из солдат.
— Можно Вас спросить, офицер? — сказал я, намеренно завысив его чин.
Солдат с достоинством кивнул:
— Спрашивайте.
— Этот автомат, — говорю я, — русский?
— Нет, английский, очень старый, — ответил военный.
— А почему такой старый? — продолжаю я выяснять.
— Не знаю. У меня есть своя теория на этот счет.
— Можете поделиться ей со мной?
— Пожалуйста, мсье, если хотите, почему бы нет. Я считаю, что мы слишком мирная нация, чтобы тратить много денег на войну. Нам хватает этого.
И солдат поднял вверх древний «стэн», которому место было не здесь, а в музее Второй Мировой. Я поблагодарил парня и плюхнулся на переднее сиденье в оранжевом абиджанском такси. Но напоследок не смог удержаться от сарказма.
— Если вы такие мирные, то зачем вы вообще здесь стоите? — крикнул я солдату из открытого окна машины.
Умный солдат не полез за ответом в карман.
— А это, мсье, для того, чтобы чужие в нашей стране жили по нашим правилам. Я понятно объясняю?
— Да, офицер, вполне. Желаю Вам поскорее стать генералом, — бросил я вместо «до свидания», когда водитель уже разворачивался в сторону центра.
В «Интерконтиненталь» машина приехала под утро. Я щедро рассчитался с водителем и поднялся к себе на этаж. Когда я вышел из лифта, я сразу заметил, что дверь моего номера приоткрыта, и оттуда доносится музыка и женские голоса. Может быть, я ошибся и вышел не на своем этаже? Я подошел поближе. Нет, номер был мой. А обладательницам голосов явно было хорошо у меня в гостях. Я задумался на мгновение, а стоит ли вообще заходить, и решил, что стоит.