От этого наказания меня спасли, я думаю, зеленые берега слева по борту. Мы как раз огибали полуостров Загие. Я робко предложил ограничиться высадкой на этот «Кофейный полуостров», благо для этого не требовалось губернаторского разрешения. Берега полуострова покрыты таким роскошным тропическим лесом, что все сразу же согласились.
Наш катерок долго вертелся метрах в пятидесяти от берега — моторист не без основания боялся напороться на острые камни, которыми, как шипами, было усеяно все дно. Только многоголосое щебетание птиц и смачные ругательства уставшего от десантных маневров моториста нарушали девственную тишину прибрежных джунглей. Когда мы уже совсем было отчаялись попасть на экзотический полуостров, среди ветвей и листвы забелели шамма: по каменистому крутому обрыву катились вниз ребятишки, за ними солидно спускалась к воде шеренга мужчин, и в самой глубине зарослей мелькнули женские фигурки.
Один из жителей полуострова, держа в одной руке двух кур, а в другой — длинный шест, ловко спрыгнул на покачивающуюся у берега танкву и поплыл к нашему катерку. Если бы не прозаические куры, этот стоящий на танкве сын лесов вполне бы сошел за библейского героя. Поняв, что нам нужна не домашняя птица, а возможность причалить к берегу, он моментально принял на себя обязанности лоцмана. Через минуту мы уже стояли на прибрежных камнях, обмениваясь хоровым приветствием с полуостровитянами. Оказывается, кроме мальчишек, все они высыпали на берег с определенной целью: заметив, как наш катер резко изменил курс и направился к берегу, они решили, что феранджи проголодались. Почти у всех взрослых были в руках или курица, или пяток яиц, или лимоны. «Лоцман» что-то крикнул им, и снедь стала исчезать в складках шамма. Через полчаса мы опять же хором прощались с приветливыми жителями «Кофейного полуострова».
ДЕГА-СТЕФАНОС
Все ближе, все шире и все выше Дега-Стефанос. Вот мы уже идем вдоль лесистых его берегов. В густых зарослях мелькает серебристый металлический столб сигнального огня. На узкой бетонной пристани — металлические поручни. Здорово! Оказывается, суровые монахи не отказываются от некоторых навигационных удобств. На берегу — иноки всех возрастов, мальчики и отроки, готовящиеся принять монашескую службу.
Дега-Стефанос — остров несказанной красоты. Особенно сейчас, в начале сентября, перед праздником эфиопской весны, маскалем, когда вся природа пышно расцветает, вкусивши живительную влагу только что закончившихся кырэмтских ливней. Громадные деревья снизу доверху опутаны лианами, среди могучих ветвей повисли яркие крупные цветы. Совсем рядом прыгают мартышки. Их, очевидно, вполне устраивает сосуществование со служителями Христа.
Сначала тропинка от пристани петляет в посевах высокой кукурузы. Участки невелики. В кукурузной стене — помосты на высоких жердях, где на настилах из овечьих шкур сидят мальчишки-сторожа. Их задача — охранять кукурузу от обезьян. С высоты этих непрочных сторожевых сооружений за нашей процессией следят любопытные детские глазенки.
Мальчики и отроки-послушники тянут на своих плечах все, правда не очень сложное, хозяйство монашеского острова. До определенного возраста они беззастенчиво эксплуатируются монахами. Разумеется, богоугодникам одной кукурузы мало. Крестьяне окрестных, «материковых», деревень на своих танква регулярно привозят им продовольствие. Однако селянам не разрешается подплывать к острову ближе чем на 200–250 метров; послушники на своих танква выходят им навстречу и забирают продовольствие.
…Тропинка начинает круто подниматься в гору. Мы входим в густой лес. Под ногами между мощными скользкими корневищами хлюпает вода. Вот чуть просветлело — идем среди зарослей горного бамбука, кархара. И снова лес. Темно, сыро и тихо. Даже птицы избегают эти места, предпочитая держаться ближе к берегу.
С обеих сторон через каждые 50—100 метров — хижины-кельи; на соломенных крышах — деревянные кресты. Чем выше, тем благоустроеннее и опрятнее хижины, тем главнее монашеские чины, в них проживающие. У одной из хижин — монашеская компания. Человек пять-шесть. Добродушно переругиваются, как пенсионеры после проигранной партии в домино.
Монах-проводник не идет, а скачет, как горный козел. А мы уже успели сделать три коротких привала — очень тяжело подниматься в густом, влажном, пахучем лесу. Нашему гиду лет 60; козлиная прыть в таком возрасте может показаться необычайной в ком угодно, только не в эфиопском монахе. В районе Бахар-Дара средняя продолжительность жизни не превышает 30–35 лет; в высокогорных деревнях, свободных от малярии, с хорошей ключевой питьевой водой — несколько больше. Самая живучая часть эфиопского населения — монахи и священники, особенно на озере Тана. Эти живут, как правило, до 80 и более лет, чему способствуют полное отсутствие изнуряющего физического труда, калорийная пища, чудесный климат большую часть года и своеобразная гимнастика — ежедневные восхождения к церквам и склепам на вершинах холмов и островов. Выходит, не всегда годится эфиопская пословица «В 90 лет здоровья нет».