Но сейчас не до красноморской экзотики. Спешу. Вот и порт. Я стою у причальной стенки, в тени стальных опор высоченного портального крана, и с волнением всматриваюсь в четкие линии здания военно-морского училища на противоположном берегу гавани — с той стороны очень скоро должен появиться грузовой теплоход из Одессы. Я был в Массауа уже много раз, но наших моряков встречаю впервые — мои командировки в этот город не совпадали по времени с заходом в порт судов из далекой родины.
От причала, вспенивая воду в крутом развороте, отваливается сразу всем бортом полицейский катер, а через несколько секунд за зданием училища появляется ультрамариновый силуэт «Степного».
На рельсах крановой дороги сидят грузчики. Вся одежда — шорты, чаще полотенце на бедрах, другое, поменьше, на голове. Искривленные худые ноги, широкие, не знакомые с обувью ступни, полосы мускулов на обтянутых смуглой кожей скелетах, жилистые длинные руки. Так изо дня в день, пригибаемый страшной тяжестью грузов, изнуряющей жарой и вечным недоеданием, физически уродуется, трансформируется человек. Порт отлично механизирован, но на малых погрузочно-разгрузочных операциях всесильный Барыш предпочел машинам дешевую силу человеческих мускулов, благо ее неисчерпаемое море: у главных ворот порта всегда топчется народ в надежде на однодолларовую поденную работу.
Изо рта в рот кочует «бригадная» сигарета. Последний курильщик вдавливает в мягкий, черный от мазута асфальт миллиметровый окурок, тянет руку в сторону Подходящего «Степного»:
— Русси?
Я утвердительно киваю головой. Грузчики улыбаются:
— Москоп — боно![26]
Десять пар усталых глаз, десять белозубых, каких-то задумчивых улыбок, десять обожженных солнцем лиц, десять обычных портовых работяг — и на всех одна сигара и одна пара брезентовых рукавиц.
Прижались к причалу три небольших судна — израильское, французское и шведское; теснятся, уступая место советскому собрату.
ЧЕЛОВЕК БЕЗ РОДИНЫ
Информация господина Джорджа Спиро, директора местного филиала англо-суданской компании «Геллатли Ханки и К0», оказалась, как всегда, весьма добросовестной: «Степной» швартуется точно в предсказанное Спиро время.
Господин Спиро — человек массаувеского «Сити». Оно размещается между единственной в городе гостиницей «Савойя» и портом — целый квартал, окаймленный сквозной арочной галереей и словно высеченный из одной громадной каменной глыбы. Солнце застревает в красноморском зените с 10 утра и почти до 5 вечера, поэтому в галереях всегда тень. Фасад «Сити» выходит к торговой гавани. Здесь — десяток оффисов иностранных посреднических и транспортных компаний, магазин до умопомрачения дорогих сувениров и два «приличных бара». Задворки квартала-камня опоясаны узкой пыльной улицей, застроенной самыми откровенными в мире портовыми «красными фонарями».
Господин Спиро — человек удивительной судьбы, первое повстречавшееся мне существо без гражданства и подданства. Родился в Ливане, детство и юность прошли в Судане («Вы не были в Хартуме?! О, Хартум! Столица Двух Нилов! Школьные годы! У меня была куча друзей. Двадцать два приятеля утонули в Ниле, часть в Белом, часть в эфиопском, Голубом. Семерых из них слопали крокодилы! О, крокодилы! Сразу, в один год! Колоссальная душевная травма — с тех пор я скитаюсь по свету один, совершенно один…» — и скорбный взгляд упирается в потолок, где неистово вертится оффисный вентилятор-пропеллер). Джордж Спиро жил в Египте, побывал в Англии, Италии, Адене. И наконец Эфиопия.
Если бы в Эфиопии проводились соревнования по скороговорке, господин Спиро непременно занял бы на них первое место. Человек без гражданства и подданства наверняка не знает хорошей эфиопской пословицы, гласящей, что «слово, сорвавшееся с языка, подобно яйцу, упавшему на пол»; он отвергает мудрость другой — «уметь говорить — хорошо, уметь слушать — еще лучше». А жаль, тем более что умный, обладающий цепкой памятью Джордж Спиро неплохо знаком с эфиопским фольклором, с языком амхара. Не знаю, на каком языке он мыслит, но говорит одинаково свободно на итальянском арабском, английском и амхарском. На всех этих языках он упорно втолковывает своим деловым и неделовым приятелям одну и ту же маньяческую идею: без пего, без Спиро, не существовало бы не только Массауа, но и судоходства на Красном море, зарос бы песком и тиной Суэцкий канал, вообще наступила бы катастрофа на мировом рынке.