(Юноша усаживается рядом с ним.)
ДАЙЗЕРТ. Это не очень смешно.
АЛАН. А девочек вы к себе водите, когда ее нет?
ДАЙЗЕРТ. Нет.
АЛАН. Тогда как? Вы трахаете ее?
ДАЙЗЕРТ. На сегодня хватит.
(Он встает и направляется к выходу.)
АЛАН. Да ладно вам, скажите мне! Скажите мне, скажите мне!
ДАЙЗЕРТ. Я сказал, на сегодня хватит.
(Алан тоже встает и обходит вокруг него.)
АЛАН. Готов поспорить, что нет. Готов поспорить, что вы даже никогда до нее не дотрагивались. Ну, давайте, признавайтесь. И у вас нет детей, не правда ли? Это потому, что вы не трахаетесь?
ДАЙЗЕРТ (резко). Пошел в свою комнату. Пошел: шагом марш.
(Пауза. Алан отступает, затем нагло берет со скамейки пачку сигарет Дайзерта и извлекает одну.)
Отдай сигареты.
(Юноша берет сигарету в рот. Взорвавшись.)
Алан, отдай их мне!
(Алан неохотно запихивает сигарету обратно в пачку, подает ее Дайзерту.)
Сейчас же убирайся!
(Алан удирает с площадки на свою кровать. Дайзерт, лишенный присутствия духа, обращается к аудитории анатомического театра.)
Самородок! Настоящий самородок! Парень смывается занять оборону. А что остается мне?.. Злобный маленький ублюдок, он давно знал именно те вопросы, которые надо попытаться задать. Он скрупулезно облазил всю клинику, наводя справки о моей жене. Злобный и, разумеется, понимающий. С тех пор, как я позволил себе этот ляпсус с жертвоприношением детей, он стал осведомлен обо мне в абсолютно специфической области. Конечно, в том нет ничего необычного. Прогрессирующие невропаты могут быть ошеломительны в этой игре. Они непоколебимо стремятся в зону вашей максимальной уязвимости… Куда, как мне кажется, нет лучшего пути, чем любое упоминание Маргарет.
(Он садится. На площадку выходит Эстер. Свет становится жарче.)
18
ЭСТЕР. Сейчас же прекратите это.
ДАЙЗЕРТ. Я вас смущаю?
ЭСТЕР. Подозреваю, что скорее всего, сами себя.
(Пауза.)
ДАЙЗЕРТ. Моя жена не понимает меня, Ваша Честь.
ЭСТЕР. А вы понимаете ее?
ДАЙЗЕРТ. Нет. И, очевидно, никогда не понимал.
ЭСТЕР. Очень жаль. Мне никогда не нравилось делать предположения, но, кажется, вы с нею просто несовместимы.
(Она садится напротив Дайзерта.)
ДАЙЗЕРТ. Мы несовместимы. Постепенно это сработало. В отношении нас обоих. Мы, она-то уж точно, постоянно работали друг против друга. Ясноликая, рыжеволосая, непреодолимая суета, месяцами державшая меня взвинченным. Признайтесь, что если вы помешались на Службе Здравоохранения Шотландии, то не найдете для себя более привлекательной штучки, чем шотландская леди-дантист.
ЭСТЕР. Ну, знаете, если кто и злобен, так это вы!
ДАЙЗЕРТ. Вовсе нет. Я просто отвечал взаимностью. Вот вам пример антисептики. В те годы я был точь-в-точь, как она. Мы восхитительно подходили друг другу. Так и представляю нашу семейную фотографию: мистер и миссис Мак-Суета. Мы суетились, ухаживая, суетились, венчаясь, суетились, разочаровываясь друг в друге. Суетливо мы заперлись друг от друга в наших частных конторах. И теперь — пропади все пропадом.
ЭСТЕР. У вас, кажется, нет детей?
ДАЙЗЕРТ. Нет. Мы не стремились их заводить. Вместо этого она сидит возле нашего кирпичного камина, покрытого глазурью, и что-то вяжет для сиротского приюта. А я сижу напротив, переворачивая страницы книги об искусстве Древней Греции. Случайно, я иногда вынюхиваю слабый след своего былого энтузиазма на ее тропинке. И показываю ей репродукцию со священными акробатами Крита, перепрыгивающими через рога бегущих буйволов, а она говорит: «О, Мартин, что за абсурдное занятие! Горные лыжи — вот самый лучший вид спорта!» Или, как только я расскажу ей какую-нибудь историю из «Илиады», вдруг, невзначай заметит: «Знаешь, тут ведь еще как посмотреть. Агамемнон и ему подобные — конечно, круто, но вот уж у кого действительно смешные прозвища, так это у подонков из Горболса». [11] (Он встает.) Вы поворачиваетесь к ней. В ответ она затворяется в себе. В своей скорлупе. Ручное домашнее чудовище, Маргарет Дайзерт — скорлупа в скорлупе.
ЭСТЕР. Это жестоко, Мартин.
ДАЙЗЕРТ. Согласен. Но знаете ли вы, что значит для двух людей жить в одном доме так, как если бы они жили в разных частях света? Мысленно она всегда в какой-нибудь плаксивой кирке, [12] унаследованной от родителей. А я — в каком-нибудь дорическом храме, где облака проносятся среди колоннад, где орлы рождаются специально для того, чтобы пророчить вдали от небес. Она находит в этом лишь негативное. И единственными воспоминаниями о Средиземноморье, обо всей той огромной интуитивистской культуре, навсегда останутся для нее две бутылки кьянти, самодельные фонарики и две коробочки для специй в виде фарфоровых осликов, помеченных «соль» и «перец».