— Скажи честно, тебе со мной неприятно?
— Нет, Коля! Мне очень приятно, что ты делаешь! — она смотрела прямо и открыто. И если врала — то с высочайшим искусством. — Но я же скоро буду недоступна!
— Когда?
— Ну, месяца через три-четыре…
— Но это же ненадолго?
— Как сказать. Не могу ручаться. Но так, как она, я всё равно не смогу. Я же не рабыня. Я не смогу подчиняться с удовольствием. Так, чтобы аж потечь от этого. А ты будешь ею пользоваться по необходимости! А потом нашим детям потребуется присмотр и внимание.
— Знаешь, давай вопрос о рабыне мы отложим на как-нибудь потом. Сейчас-то ты доступна?
— А ты хочешь?
— Спрашиваешь! Да за то, что ты такая… Такая…
— Какая?
— Такая… Хорошая! Я готов тебя…
— Ну, попробуй!
И Хашеп игриво задрала хвост.
Ну, наконец-то!!!
Утром ко мне подошёл Урриш.
— Хаал недоволен.
— Чем я провинился? — я сделал ладошками характерный для хаарши жест «Весь во внимание». За отсутствием ушей приходилось пользоваться вот такой имитацией. На Урриша это произвело неизгладимое впечатление. Он полминуты переводил взгляд с меня на мои руки и обратно. Потом сглотнул.
— Ты вчера говорил с ним о глупостях. А главного не сказал.
— А что было главное?
— Почему Сисишеп видела у твоих дверей Рамарупара?
— Я тоже его видел.
— Что он там делал?
— Не знаю.
— И ты благородно никому ничего не сказал?!
— Почему «благородно»? Я не знаю, что он там делал! Может, в сортир шёл.
— Мимо твоих дверей?
— Ну, не знаю я!
Урриш покачал головой.
— Если тебе твой хвост… То есть, жизнь не дорога — подумай хотя бы о ней.
— А что, была какая-то опасность?
— А что бы ты сделал, если бы они на тебя напали вдвоём?
Я стиснул зубы. Вчера я был беззащитен, как котёнок. И, если правда вчера приходили бить мне морду, то приходится признать — меня спасла рабыня. Которая, во-первых, не дала мне уснуть. А во-вторых, так вовремя предупредила. Если бы она ушла, а я остался бы один на один с двоими…
— Поскольку так измазаться, как вчера, хаал больше не желает — вам предоставляется возможность разобраться друг с другом официально.
Если на счёт «измазаться» я ещё понял, это такой эвфемизм «опозориться», то на тему «разобраться официально» — это что-то новенькое.
— Не понял...
— У него к тебе претензии. У тебя к нему претензии.
— У меня к нему нет претензий.
— То есть, ты отдаёшь Хашеп ему и ешь в своё удовольствие?
— С чего это? Об этом разговору не было!
— Значит, и у тебя к нему претензии. Вы делите одну самку. Вот и на здоровье. Через четверть часа подходи на тот двор, где мы занимались охотой. Там вы сможете вдосталь помутузить друг друга.
— Но я не хочу!
— Можешь не приходить. Тогда отныне ты не допущен к столу, и дальше разбирайся, как хочешь.
— Но я не могу! Меня не учили драться с хаарши!
— А вот это, кохаро, твои проблемы.
— Почему ты называешь меня «кохаро»?
— Потому, что я старше тебя.
— Это понятно. Но кохаро — это же подросший ихе, щенок. Но разве я — ихе? Я же другого вида.
— И тебя сейчас интересует именно это?
— А что меня должно интересовать? Я же не умею драться. Так что как всё получится, так и получится.
— Поэтому ты должен заранее решить, как получится, — бросил через плечо Урриш и удалился.
А я кинулся «домой», в нашу комнату.
— Хашеп! Я не знаю, что делать!
— А что случилось?
— Твой… Ну, этот, как его…. Рамапутра… Бросил мне вызов на бой!
— Он не мог бросить тебе вызов. Вы из разных общин, и, кроме того, вы оба на территории храма. Вот если бы ты вышел отсюда…
— Ну, тогда твой папа разрешил битву!
— Да? Тогда иди, любимый. И помни, я жду обратно одного из вас.
— И это всё, что ты мне скажешь?
— Коля, извини, но вот именно сейчас я не буду тебя жалеть. Извинишь?
— А при чём тут это?
— При том, любимый мой человек, что ты ищешь причину, чтобы не ходить. Ты надеешься на чудо, на меня, хоть на что-нибудь, лишь бы не делать то, что тебе неприятно.
— Трус, да?
— Это не важно, Коля. Ты можешь быть трус, слабак, кто угодно. Это не важно. Я люблю тебя не потому, что ты смелый или отчаянный. Просто вот именно сейчас ты не можешь позволить себе быть трусом. Это просто невозможно. И как бы тебе ни хотелось изменить окружающее — ты можешь сделать это только одним способом. Пойти и встретиться с ним нос к носу. Поэтому я говорю тебе то, что тебе сейчас очень нужно. Я буду ждать одного из вас. А кто им окажется — это в твоих руках. Ну, иди!
И она лизнула меня в нос.
Я вышел и опёрся о стенку. Ноги дрожали. Я, житель двадцать первого века, должен буду сейчас голыми руками сражаться со зверем! У них, кстати, когти есть! Зубы! А у меня? Я даже в школе драться боялся! Но… Но что делать, если Хашеп будет «ждать одного из нас»? Ничего не поделаешь. Это как к стоматологу. Очень больно и страшно… Но нужно!
Мой противник уже стоял на арене, если можно так выразиться. Я взглянул на него и обернулся к Урришу, расстёгивая пояс.
— Правильно, — кивнул он и протянул мне рабское одеяние: тугую набедренную повязку. Заодно показал, как её правильно завязывать. У хаарши и людей есть болтающиеся вещи, у них — сзади, у нас — спереди. Это… отвлекает. Так что здесь я с их традициями был согласен полностью. А вот сандали я снимать не стал. Не хватало ещё проиграть только потому, что ногу уколешь!
Урриш вручил мне гладкую палку. Не слишком длинную, не слишком короткую. Это, конечно, оружие, но я на палках никогда не дрался… За исключением вот той тренировки перед несостоявшейся охотой.
— Вы спорите за самку, — внушительно сказал мне Урриш по-английски. — Но ценой может оказаться собственная жизнь.
После чего отправился к моему оппоненту и тоже вручил ему палку. И что-то сказал. Жестом профессионального рефери призвал нас к центру, развернулся и удалился.
Удивительно, но голова моя работала отдельно от тела. Первое, что она подумала — это что хаал (как всегда!) был прав. Времени у меня не было. И что осваивать искусство боя на палках приходится вот в таких экстренных условиях. Причём, каждая ошибка очень болезненно даётся!
Но, с другой стороны, как только я первый (а так же второй и третий) раз получил по рёбрам — то организм словно проснулся. Моя палка не только попыталась защититься от градом сыпавшихся ударов, но и атаковать. И даже один раз удалось!
А вот тут мой противник совершил серьёзную ошибку. Он бросил:
— Куцехвостый!
Первый (и, наверное, последний) раз в жизни оскорбление привело к обратному эффекту. Я как будто опять попал в «комнату пыток», и опять хаал с дочерью доводили меня до белого каления.
Я крепче сжал палку. И даже ушибы как будто стали меньше болеть. И вот так, собранно и сосредоточенно, я ответил на следующих три удара.
И вдруг заметил разницу! Она была настолько неочевидна, что я не видел её, пока не сделал этот рефлекторный жест. Я заметил, что мои руки предназначены для удерживания палок. А руки хаарши с их короткими когтистыми пальцами палку держат — плохо! Эта мысль вспыхнула как молния, ярко, ясно и очень быстро. Я вдруг понял, что мне не обязательно бить самого нахала! Я могу бить куда угодно! Вообще куда угодно — удары будут попадать по палке, которую он держит, а значит — и по нему!
И вот тут страх исчез полностью. Между двумя ударами я вдруг понял с абсолютной ясностью, что несмотря на силу, ловкость и ярость, мой противник не имеет против меня ни единого шанса. Даже стало любопытно, а знал ли об этом Урриш, когда выбирал для нас оружие?
И я с благодарностью вспомнил фильмы конца двадцатого века, когда ловкие бойцы крутили палки и наносили хлёсткие удары. Я так и сделал. С громким «кьяааа!» я кинулся в бой, аки петух, пожертвовав точностью ради скорости. И уже этому гаду пришлось уходить в глухую оборону… Вот только я бил по его палке. А чуть освоившись, начал совершать косые удары, наподобие меча. Моим пальцам тоже доставалось, но сразу стало видно, что противник вообще не понимает происходящего. А я рубил, рубил… И, кажется, пару раз пропустил удобный момент… Но в третий раз не пропустил, когда палка ударилась о палку и пошла вниз, я перехватил верхний кончик и резко толкнул от себя, ударив хаарши в живот.