Элоиза не понимала, отчего лицо графа все больше мрачнеет. Идея ведь прекрасная, и им очень повезло, что они нашли станок, привезенный его матерью из Франции, так почему он не в состоянии постигнуть столь простую вещь?
— Я не собираюсь об этом думать, жена, и тебе не советую, — сердито пробурчал он. — Это не твоя забота и, уж конечно, не моя.
— Тогда чья же, милорд?
— За все отвечает управляющий Уитмора.
— Смею ли я напомнить вашему сиятельству, что вы его пока не назначили? А до тех пор кто-то ведь должен принимать решения и заботиться о процветании хозяйства. — Говоря это, Элоиза поняла, что, кажется, слегка переборщила.
— Смею вас уверить, миледи, этот «кто-то» — не вы, — заявил граф. — Этим займется управляющий, которого я сегодня же назначу, и он будет следить за всеми хозяйственными делами. Вам незачем забивать себе голову подобными мелочами.
— Но ведь даже самые благородные леди следят за изготовлением ткани в их… — Элоиза выпрямилась под его взглядом. — Это мое право и обязанность следить за благополучием людей Уитмора!
Разъяренный ее упрямством, он грозно навис над женой, используя преимущество в росте, чтобы подчеркнуть свою власть.
— Хорошо. Передайте свои предложения управляющему. Он и примет решение.
— И кто же этот образец мудрого руководства? — поинтересовалась Элоиза, не представляя себе ни одной подходящей кандидатуры.
— Хедрик Хайд.
— Бейлиф Хедрик?!
— Он самый.
— Но ведь он всего лишь бейлиф. — По удивленному шепоту людей графа она поняла, что те впервые слышат об этом.
— Он уже работал с пахарями и пастухами, со скотниками и доярками, отвечал за порядок в амбарах…
— Однако не… — Элоиза умолкла, сознавая, что должна тщательно выбирать слова. — Он понятия не имеет о таких вещах, как ткачество, кузнечное и плотницкое дело, кухня, закупки и ведение учета. Милорд, вы уверены, что он знает грамоту?
— Это мой выбор! А посему ты будешь уважать его и сотрудничать с ним. Все свои идеи представь ему! Как он решит, так и будет. Ясно?
Элоиза стояла, дрожа от ярости и унижения, молясь, чтобы это не увидели остальные. Ее муж в присутствии своих людей поставил над ней какую-то мелкую сошку! Теперь она вынуждена обращаться к нему по хозяйственным делам только через третье лицо!
— Да, милорд. Мне все ясно.
Она выпроводила потрясенную Эдит с ткачихами из зала, кое-как успокоила их, пообещав, что все будет в порядке, и велела продолжать работу. Люди графа, тоже покидавшие зал, виновато или сочувственно смотрели ей вслед.
Элоиза направилась в огород, чтобы среди душистых трав прийти в себя и немного собраться с мыслями. Упав на каменную скамью, она старалась подавить боль. Он при всех унизил ее, отстранил отдел, но она чувствовала, что сама заставила его принять решение, о котором он впоследствии пожалеет.
Хедрик был весьма неприятным типом. При разговоре с людьми он никогда не смотрел на собеседника, зато его маленькие глазки постоянно высматривали что-то или кого-то, могущего принести ему выгоду. Даже за время своего недолгого пребывания в поместье она убедилась, что арендаторы и вилланы относятся к нему с недоверием и отказываются выполнять его указания. Конечно, Перилу все известно, он же не слепой и не глухой.
Тогда зачем он это сделал? Зачем принял столь недальновидное решение? Хотел избавиться от ответственности? Продемонстрировать в очередной раз свою власть и заставить ее подчиниться его воле?
Почувствовав рядом какое-то движение, Элоиза подняла голову и увидела мужа, который с мрачным лицом склонился над ней.
— Я хочу поговорить с тобой, жена. — Он поднял ее со скамьи, огляделся и, убедившись, что они тут одни, пронзил ее гневным взглядом. — Какого дьявола ты так себя ведешь?
— Как именно, милорд? — Она строптиво вскинула подбородок.
— Игнорируешь мою волю перед моими людьми… не обращаешь внимания на мои приказы…
— Стараюсь помочь вам и Уитмору.
— Подрываешь мою власть… забываешь свое место…
— Свое место? — На ее лице отразились ярость и боль. — У меня здесь нет «места». Нет предписанных мне обязанностей. В Уитморе двадцать лет не было хозяйки. Объясните, чего вы от меня ждете, милорд. У вас есть на этот счет какие-то соображения?
— Хозяйка следит за домом… приготовлением еды… она шьет разные вещи. Она следит, чтобы домашние слуги должным образом выполняли свою работу. Терпеливо ждет возвращения мужа, удовлетворяет его желания в постели и за столом. И уж конечно, она не сует нос в дела, которые совершенно ее не касаются.
Его представления о достойной жене все больше напоминали Элоизе монастырский идеал смиренной и послушной монахини. Даже подумать страшно, какой она могла бы стать несчастной!
— Если вы на самом деле ждете от меня именно этого, милорд, тогда вам следует быть готовым к разочарованию. Я не умею ни «следить», ни «ждать», и тем более не выношу шитье и безделье. Ну а что касается того, чтобы не совать нос в… Полагаю, вы имеете в виду, чтобы я никогда не пыталась что-либо изменить или улучшить?.. В таком случае у вас будут нищее поместье и несчастные люди…
— Зато у меня будет скромная и послушная жена!
— Я вам послушна, — заявила Элоиза.
— Черта с два! Ты постоянно суешься в мои дела, пытаешься все изменить, затеваешь споры по поводу моих приказов, не повинуешься моим желаниям в моем собственном доме и в присутствии моих людей. Ты высокомерна, несдержанна в словах и взглядах, не по-женски горда и самонадеянна. Ты отказываешься уважать своего мужа и господина, все время переходишь границы своей власти. В первую ночь ты клялась, что будешь подчиняться мне, как подчинялась своей проклятой аббатисе, но я до сих пор этого не вижу.
— О, я и подчиняюсь вам так же, как подчинялась моей аббатисе, — проговорила Элоиза, слишком разгневанная, чтобы контролировать себя. — А почему, вы думаете, она приказала мне выйти замуж за вас?
Увы, ее мстительное удовольствие было кратковременным. Граф схватил ее за плечи, с силой притянул к себе и уставился ей в лицо. Сначала она подумала, что сейчас он ее поцелует, даже приготовилась сопротивляться его желанию. Но он вдруг отпустил ее и отступил назад, будто увидел свою жену и причину выбора аббатисы совершенно в ином свете.
Элоизе стало ясно, что она в который уже раз слишком далеко зашла.
Не сказав ни слова, граф, нахмурившись, зашагал к конюшням, а она бросилась в часовню.
Там она упала на колени, закрыла глаза и ждала, пока утихнет боль в сердце. Господи, что она натворила? Ей запретили принять постриг, потому что она не в меру своевольна для монахини. Теперь же она, кажется, не только преуспела в этих грехах, но и добавила к ним высокомерие, нескромность и неженственность.
Обладает ли она хоть чем-то, что бы ему в ней нравилось?
Если бы она смогла перемениться! Если бы только смогла как-нибудь укоротить свой язык, изменить свой характер!
Все ее существо восстало при этой мысли. Если она будет постоянно прикусывать язык, то скоро вообще разучится говорить. А если она будет все время сдерживаться, отрекаться от себя, тогда что от нее останется? Пустая оболочка?
Элоиза с отчаянием поняла, что измениться не сможет, иначе бы это уже давно произошло. Она никогда не будет тем бледным, покорным, безмолвным созданием, которое одним своим присутствием вызовет зубную боль у ее супруга. Кем бы она теперь ни была, какой бы титул ни носила, она все та же Элоиза Арджент. Гордая, упрямая, непокорная Элоиза. Ранимая, мягкосердечная, поддающаяся искушению Элоиза. Элоиза, которой действительно не подходят монашеские одежды. И которой, возможно, никогда не подойдет изысканная одежда леди.
Как часто говаривали сестры, работа — лучшее лекарство от сердечных мук. Покинув часовню, Элоиза занялась неотложными делами: посетила ткацкую, пекарню, свечной склад, пивоварню, новую голубятню и наконец крестьян в деревне за воротами замка.