Когда-то он был целителем. Наверняка, одним из лучших в том городе. Потом что-то случилось. Возможно, городок атаковал еще один горный тролль. Возможно, даже этот же самый – тролли по натуре бродяги и легко могут сменить место жительства. Как бы то ни было, но пра Михарь решил применить свои силы. И в отношении тролля проявил себя с такой высоты, что горожане тут же постановили, что у них есть свой собственный некромант – пусть и, так сказать, самоучка. Все дешевле, чем нанимать кого-то на стороне.
И бывший целитель стал подрабатывать некромантом. Правда, полностью проявить талант ему не дали. Кто-то из счастливо спасенных людей, в качестве благодарности, проболтался о том, что в такой-то деревне действует уникальная личность. Он и целитель – золотые руки, и некромант, каких мало, а даже с нечистью может справиться – и вовсе куда там некромантам с дипломами. Талант-самоучка, золотой самородок, одним словом…
Вот так все стало известно Инквизиции. Где и как выдал себя нарушитель дисциплины – осталось тайной, да и не суть важно. А важно другое – его «взяли» тепленьким в разгар очередного «дела».
Дальше все понятно. Доказательства были налицо, и пра Михарь очутился в подземельях инквизиторской тюрьмы. И сидел он там без суда и приговора до тех пор, пока ему не сообщили о том, что он свободен. Только эта свобода стоила малости – он должен был перестать быть целителем, забыть все свои навыки и прежнюю жизнь и стать инквизитором. Конечно, не сразу, а после покаяния, молитв, «отсидки» в отдаленном монастыре простым послушником и обучения инквизиторскому ремеслу. Иначе ему пришлось бы не просто распрощаться со свободой – в случае каких-либо осложнений бывшему теперь уже целителю грозила смертная казнь. Пусть не костер, как за чернокнижие, но виселица, отсечение головы или колесование – на выбор. Нетрудно догадаться, что он выбрал для себя первый вариант, и сменил камзол целителя на рясу инквизитора.
И нетрудно было догадаться, что именно воспоминаниями о собственной сломленной судьбе и можно объяснить тот факт, что он сейчас так близко к сердцу воспринимал судьбу одного молодого, но уже подающего надежды провинциального некроманта, один раз случайно сделавшего шаг не на ту тропинку.
Сначала я боялся, что пра по-простому врежет мне в челюсть – такое у него было лицо. Но потом, по мере того, как длился рассказ, он мрачнел все больше и больше, и под конец сердито кивнул:
– А ты умен.
– У меня было время подумать.
– Некромант, – он резко вскинул голову. – Сначала мне было интересно – ух, ты, получается! – потом захотелось узнать пределы своих возможностей. Потом решил, что могу совмещать две профессии… Правда, видел и обратную сторону медали – некроманты-то большею частью бродяги, как и ведьмаки. Они редко, где задерживаются дольше, чем на седмицу-другую. А лекарю нужна постоянная клиентура. Он должен сидеть сиднем и ждать, пока в нем возникнет нужда. Запасы лекарств опять же с собой надо таскать… Так что, сам понимаешь, в любом случае это длиться до бесконечности не могло…Так, – он сменил тон так резко, что я вздрогнул, – а чего это я перед тобой исповедуюсь? Кто у кого должен требовать отчета о проведенном мероприятии?
– Ну…
– Не «нукай», не запряг! – прикрикнул инквизитор. – Сам вижу, что, раз гуляешь, значит, есть на что! Заплатили?
– Два гроша.
– И один ты уже проел?
Последовал обреченный кивок.
– Давай тогда сюда и второй, – монета перекочевала из ладони в ладонь, после чего неведомо каким образом оказалась у трактирщика: – Пива! На все!
– А… – только и успел вякнуть я.
– Потом поговорим, – отрезал пра Михарь.
Где-то далеко примерно полгода назад…
Деревенька с простым названием Селища действительно когда-то была большой – из-под сугробов торчали остовы десятка домов, несколько лет назад погибших в огне. Еще несколько сугробов с протоптанными к ним тропинками и вившимся откуда-то дымком отмечали наличие землянок – временных жилищ уцелевших семей. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное жилье и обитать там людям предстояло еще не год и не два. Окрестные леса, из которых можно было срубить новые избы, все погорели, везти бревна приходилось издалека, а они стоили так дорого, что на каждое собирали чуть ли не всем миром.
Лишь четыре дома удалось кое-как отстоять от пламени, да и то потому, что они изначально стояли немного в стороне, и владельцы успели немного приготовиться к обороне. Потом в этих домах первую, самую суровую, зиму, пересидели дети погорельцев. Да и на новые бревна для восстановления домов эти хозяева как-то раз ссудили несколько грошей, помогая восстанавливать порушенное хозяйство.
Нежданная гостья сидела у стола в одном из домов. В комнату набилась чуть ли не половина взрослого населения деревни – столько, что пришлось отволочь все оконца, дабы не задохнуться, да и надышали так, что печь можно было для обогрева не топить.
Женщина явно чувствовала себя неуютно под парой дюжин внимательных глаз. Она лишь спустила с головы темный платок и слегка распахнула шубейку, дабы не взопреть. Но ребенка раскутать отказалась и лишь крепче прижимала к себе уснувшее дитя, словно боялась, что его вот-вот отнимут. О себе она сказала мало – только то, что зовут ее Марой, что она – вдова, пришла издалека, и ее сын, родившийся уже после смерти отца, все, что она имеет в жизни. Откуда она взялась и из какого города родом, отвечать отказалась наотрез. Да расспросы как-то сами собой увяли после того, как гостья пояснила:
– Если по моим следам сюда придут другие, ваши незнание может вас спасти.
– А они придут? – хозяин избы опасливо оглянулся на окошко, за которым белело поле. Далеко на горизонте сизо-бурой щеточкой вставал лес. На глазок близко, а по цене, которую надо было заплатить за право нарубить там бревен – как на другом конце света.
– Непременно, – Мара тоже посмотрела на равнину. – Они уже знают, что я здесь.
Люди вздрогнули, словно в ворота уже колотили чьи-то кулаки.
– Поэтому мне надо как можно скорее уходить. И куда подальше.
– Это оно как же… Это, конечно, да, но… – в мужиках радость от того, что опасная гостья уйдет, мешалась с жалостью к одинокой вдове с ребенком, которая вынуждена брести, неведомо, куда. – Вот прямо сейчас, да?
– Нет, – Мара улыбнулась бледными губами. – Пусть малыш немного погреется… И поест.
Словно догадываясь, что речь идет о нем, ребенок зашевелился, пробуждаясь.
Заметив, что сын проснулся, мать позволила ему выпрямиться и усадила на коленях.
Он оказался довольно крупным – не совсем малыш, на вид ему было около полугода, а то и все восемь месяцев. Сидел он, во всяком случае, уверенно и, выпростав ручонки из укутывавшей его шали, потянулся к столу. Мара стянула с его головы колпачок, открыв русые взлохмаченные волосики. Из-под челки открыто и спокойно смотрели серые глаза.
Женщины тут же растаяли. Послышались взволнованные вздохи, охи и ахи, а хозяйка и ее сноха наперегонки кинулись – одна к печи за угощением, а другая за детскими вещичками, которыми можно было поделиться. Мара принимала то и другое с улыбкой, а ее сын, кажется, был вполне счастлив, зажав в кулачках тряпичную куклу.
– Спасибо, – поблагодарила гостья. – Мы задержимся тут ненадолго. Нам надо уходить…
Женщины наперебой стали упрашивать ее задержаться ради ребенка – мол, неплохо бы накормить малыша, переодеть, дать отдых.
– Нельзя, – мягко, но непреклонно твердила Мара. – Нельзя мне тут задерживаться. Это может навлечь на вас беду. Я должна уйти. Только… – она пытливо обвела взглядом селищан, – мне нужен защитник.
Мужики попятились все, как один. О том, кто именно преследует ее, гостья не сказала ни слова, но никто почему-то не хотел знать подробностей. И тем более никто не горел желанием рисковать жизнью, столкнувшись с тем неведомым врагом, который преследует ее. Молодая сноха хозяйки на всякий случай даже вцепилась в локоть своего мужа, взглядом умоляя не лезть на рожон.
– Не беспокойтесь, – улыбка Мары стала светлой и снисходительной, – защитника я отыщу себе сама. Вы мне только немного поможете.