Братов широко улыбнулся. В улыбке старика было столько неприкрытого превосходства и удовольствия, что Марина Петровна чуть не задохнулась от ярости.
— А ты как полагаешь? — насмешливо спросил он. — Ведь главное — не как я, а как ты думаешь. И вообще… муж и жена — одна сатана.
— Не увиливай.
— Экзамен! Мы все постоянно сдаем экзамены, всю жизнь. А кто мне скажет, сдал ли я свои экзамены или нет, прав ли я был и в том, и в другом, и в третьем? Почему ты хочешь услышать от меня окончательный ответ?.. Вердикт подавай тебе. И именно от меня. Я знаю. Потому что хочешь переложить всю ответственность и за мои проступки и за свои — только на меня одного. А я-то на кого должен… или могу?.. Кто мой экзаменатор? Молчишь. Вот именно… Привыкла, что я все решаю. Нет уж, решай сама. Пришло время.
— И все-таки… Мы долго жили вместе, я отдала тебе молодость, красоту…
— Лучшие годы жизни… — прервал ее Братов. — И получила взамен хорошую компенсацию: карьеру, две диссертации, семью, достаток, детей, исполнение желаний…
— Но была ли компенсация настолько уж равноценной?
— Ты у меня спрашиваешь? А вот нет у меня ответа. Спроси лучше у себя.
—. Я всю жизнь только и делаю, что спрашиваю у себя. Но все-таки… все-таки я хочу слышать и твое мнение. Хотя бы сейчас. Ты ведь мой экзаменатор… Для меня очень важно, что ты скажешь!
Последние слова Марина Петровна, не сдержавшись, проговорила громко, и завотделением с медсестрой оборвали бормотание. Марина Петровна медленно оглянулась. Они смотрели на нее.
— Все в порядке, мы решаем важный семейный вопрос, — пояснила Братова.
Завотделением с сочувственным выражением лица мелко покивал и снова заговорил с медсестрой.
— Ну так что? — глухо спросила Марина Петровна у мужа. — Ты скажешь?
— Индульгенцию от меня хочешь. Отпущение грехов. Похоже, тут пора отпускать грехи мне, а вот насчет тебя… Тут я еще подумаю, — ответил Братов с издевкой и попытался засмеяться, но тут же заперхал, задергался, хрипло закашлялся, потянулся весь — и умер, а сигнал кардиомонитора вдруг пронзительно запищал на одной ноте.
— Ого! Это уже не фибрилляция, а полная остановка! — громко и тревожно проговорил завотделением. — Нина! Быстро дефибриллятор! Где тут шприц для внутрисердечных? Ага! И набрала уже? Молодец, Нинка!.. Марина Петровна! В коридор, пожалуйста!
— Стойте! — властно велела Братова и поднялась со стула. — Всё, конец!
Медики остановились. Завотделением начал было:
— Но Марина Петро…
— Он умер! Больше ничего не надо делать! — отчетливо и повелительно произнесла Братова. И после короткой заминки добавила устало: — Оставьте меня с ним… наедине.
— Да-да, разумеется, Марина Петровна, — почтительно и с пониманием сказал Андрей Андреевич. И — Нине: — Отбой! Идем отсюда!
Медсестра быстро защелкала клавишами, отключая аппаратуру, и писк прекратился. Она и завотделением вышли. Андрей Андреевич осторожно и плотно закрыл за собой дверь в бокс.
Марина Петровна постояла немного, глядя на бездыханное тело академика Братова, затем достала из кармана халата мобильный телефон и нашла номер дочери. Подождала соединения и сказала:
— Натуся! Это мама. Александр Николаевич только что умер.
— Кто? — не сразу поняла дочь.
— Отец умер. Ты сможешь приехать на похороны?
— Конечно!
— Позвони брату. Пусть Миша тоже постарается вырваться. — Помолчала, собираясь с мыслями. — Ну, ладно. Я тебе позже перезвоню.
Она спрятала телефон в карман и медленно опустилась на край кровати — безжизненное и безвольное тело Братова слегка покачнулось. Рот его немного приоткрылся, из-под приспущенных век проглядывали тускнеющие глаза.
Какое-то время Марина Петровна не отрываясь смотрела в лицо Братова, а в голове ее прилипчиво вертелось: муж и жена — одна сатана… муж и жена — одна сатана… Затем она тряхнула тяжелыми волнистыми волосами и холодно подумала: «Разве?» После чего мягким движением ладони опустила супругу веки, потом низко наклонилась над его лицом, так что со стороны могло показаться, будто она прощальным поцелуем приникла к щетинистой и еще теплой щеке мужа, но Марина Петровна не поцеловала Братова, а лишь прошептала ему на ухо то, что так и не осмелилась сказать при жизни: «Ненавижу».