— Вы можете встать, — предложил Рябинин.
Незнакомец поднялся, отряхнул полы халата. Его немолодое, иссечённое шрамами лицо, сморщилось от страха.
— Поднимите руки. Не понимаете? — Рябинин качнул стволом нагана вверх. — Теперь понятно? Вот и хорошо. Макарыч! — закричал он во всё горло. — Макарыч!
Бойцы сгрудились возле пленника.
— Ты кто такой? — спросил Степанишин. — Что здесь делаешь?
Старик отрицательно покачал головой.
— Моя не понимай…
— А-а-а, не понимай… Абдула! Поговори с ним по-узбекски.
Но все старания Абдукадырова результатов не дали. Пленный тыкал себя пальцем в грудь и твердил, как заклинание:
— Тоджик, тоджик, тоджик…
— Таджик, что ли? — спросил Миша. — Ну, тогда мы договоримся.
— А ты и таджикский знаешь? — с уважением спросил Степанишин.
— А почему бы и нет? Персидский и таджикский — от одного корня. Сейчас, Макарыч, я с ним побеседую.
Но собеседник оказался скуп на слова. О себе он сообщил, что зовут его Пахлавон Ниязи, что родом он из Дарваза, что год назад попал в плен к туркменам, бежал и теперь скитается по пустыне. О тех, кто сыплет отраву в колодцы, он, конечно же, ничего не знает. Никаких вооружённых людей в песках он не видел. Да и что может знать и видеть старый бедный дехканин, выплакавший свои глаза во вражеской темнице?
— Сделаем вид, что поверим, — сказал Степанишин. — А теперь, ребята, обыщите-ка его хорошенько.
В хурджине пленного среди разного мелкого скарба — старой дырявой чалмы, истоптанных каушей, мотка ниток, засохших кусков лепёшки — в глаза бросилась плоская металлическая коробка из-под монпансье. В коробке искрился белый порошок.
— А это что? — спросил Рябинин по-таджикски.
Пленный опустил глаза.
— На месте разберёмся, — решил Степанишин. — Абдулла, спеленай ему руки и сажай в седло впереди себя. Кравченко, зачерпни воды из колодца. Возвратимся к каравану, проверим на собаке. Иванов, Рыбин, Гердт, останетесь охранять колодец до нашего подхода. Возьмите у Абдукадырова «шош» и патроны.
К вечеру без особых приключений взвод разведки вышел на встречу с караваном. Пахлавона сняли с седла, поставили перед Джангильдином.
— Развяжите ему руки, — приказал комиссар и спросил, задумчиво вглядываясь в лицо пленника: — Хорошо обыскали?
— Вроде бы, — откликнулся Степанишин.
— «Вроде бы» ничего в жизни делать не стоит. Проверьте каждую складку одежды, распорите подкладку халата. У меня такое ощущение, что где-то я сего старца уже видел. — И уже к пленному: — Так что, говоришь, не понимаешь ни по-русски, ни по-узбекски, ни по-казахски? Только по-таджикски?
— Тоджик, тоджик, тоджик, — запричитал Пахлавон.
Подошёл Степанишин, протянул Джангильдину измятую полоску тонкой рисовой бумаги:
— Вот, в подкладке нашёл. И бумага знакомая, и почерк тоже. Миша, — позвал Рябинина, — опять тебе работа.
— Переводи, Рябинин, — приказал Джангильдин.
И Миша перевёл:
— «Его благородию господину Межуеву.
Согласно достигнутой ранее договорённости посылаю надёжного человека для диверсионной работы на пути следования каравана Джангильдина. Это письмо послужит ему визитной карточкой при контакте с вашим человеком в караване.
Большего, к сожалению, сделать пока не могу из-за дальности местопребывания.
Сообщаю, что эмир и господин Бейли придают особое значение разгрому экспедиционного отряда Джангильдина. От успешного выполнения операции зависит дальнейшее развитие событий не только на севере края, но и во всей Средней Азии.
Да хранит вас аллах.
Камол Джелалиддин».
— Опять этот Камол! — хлопнул себя руками по коленкам Джангильдин. — На кого же он работает? На эмира, на англичан, на белогвардейцев?… И неплохо работает, профессионально., Вот только страсть к письмам его иногда подводит.
— А что это за «ваш человек в караване»? — спросил Миша.
— Думаю, что это Колесин. Видно, Пахлавон так и не успел с ним встретиться, иначе это письмо было бы уже у Колесина. Но успокаиваться рано. Макарыч, гляди со своими ребятами в оба. Вы у нас — щит и меч революции.
А дальше события развивались так. Собака, на которой испытали содержимое металлической коробки, подохла. Яд оказался очень сильным — понадобилось всего две маленькие крупинки. Степанишин рассвирепел и приказал расстрелять лазутчика за ближайшим барханом, но Джангильдин приказ его отменил:
— Во-первых, расстрелять всегда успеем, во-вторых, его нужно сдать в особый отдел фронта — там разберутся, что он за птица и какие нити за ним тянутся, а в третьих, я так и не вспомнил, где я видел этого старика. А вспомнить надо.