Было нас в школе человек тридцать пять — сорок, а может быть, немного больше, русские и казахи. Обучали там грамоте, столярному и кузнечному делу. Занятия велись на русском языке, и этот новый для меня язык я быстро усвоил.
Мне очень нравилось учиться, и когда я сделал свою первую табуретку, то казалось, гордости моей не будет конца… Но через год приехал отец, разругался с учителем и насильно забрал меня домой, в Кайдаул. Но теперь я был уже не просто беглец, а беглец с опытом. Выждал я немного, пристроился к каравану, направлявшемуся в Кустанай, да и был таков. А в Кустанае поступил в двухклассную русскую школу. Но ты не думай, что больше мне не пришлось бегать от отца. Проучился я этак с годик, как снова встретился с отцом. Он требовал меня домой и грозил мне всеми карами аллаха. И тут я понял, что для учёбы нужно сыскать такое место, откуда бы отец не мог меня вытребовать, и попросил совета у инспектора народных училищ Алекторова.
Это был очень хороший человек. Он помог в училище устроиться и о моей дальнейшей судьбе позаботился — снабдил меня рекомендательным письмом к директору Оренбургского духовного училища. Так я стал бурсаком. Ты» наверное, читал «Очерки бурсы» Помяловского? Так вот, жизнь моя в Оренбурге ничем не отличалась от той, которую описал в своей книге русский писатель.
Училище я окончил в 1908 году. Отец уговаривал меня вернуться домой, но жажда знаний погнала меня на север. В том же году я поступил в Казани в учительскую семинарию.
Казань — город большой, университетский, почище, пожалуй, твоей Астрахани, но жить мне в ней было не очень сладко. Чтобы кое-как заработать на хлеб, я и дрова колол барынькам, и барки разгружал на причалах — никакой работой не гнушался. Но беда не в этом, беда в том, что сама учёба меня разочаровала. Я стремился к знаниям, к свету, а у нас в семинарии больше на закон божий напирали — надеялись выучить нас на миссионеров христианства. Мулла втолковывал мне, что есть бог только мусульманский, а поп — что только христианский, но, признаться, к тому времени я уже был законченным атеистом.
Запомнился мне наш учитель истории Ашмарин. Выл он человеком образованным, передовых взглядов, многими языками владел прекрасно? Он и помог мне познакомиться с историей стран Востока, понять суть и личину российского самодержавия и его политику в отношении народов Средней Азии. Благодаря Ашмарину я научился отличать народ от правителей, рабочих и крестьян от помещиков и капиталистов. Уже тогда я понял, что трудовому народу Казахстана нужно вместе бороться рука об руку со своим русским братом.
Грянула революция 1905 года. В Казани начались демонстрации. Наши семинаристы тоже вышли на улицу. Помню, однажды на углу Проломной и Воскресенской на нас напали казаки. Многих избили нагайками, а Ашмарина ранили в голову. Меня тогда арестовали и продержали в тюрьме целую неделю. Это было моё первое революционное крещение.
Кончить семинарию не удалось — исключили как бунтовщика. Деваться некуда: до дома далеко, в Казани оставаться бессмысленно. Решил поехать в Москву. Там мне повезло: знакомые помогли поступить в духовную академию, на исторический факультет. Но пособия, как личности подозрительной, мне не дали. Чтобы не умереть с голоду, давал частные уроки, перебивался случайными заработками.
Были занятия иного рода. В Москве я познакомился со студентами и вступил в нелегальный кружок, где мы изучали революционную литературу.
Потом по чьему-то доносу полиция сделала у меня обыск. Ничего жандармы не нашли, но всё равно меня обвинили в антиправительственных настроениях. А 16 октября 1906, года в шесть часов вечера — видишь, как хорошо помню, — в академии собрался духовный синклит, чтобы судить меня. Ты читал об инквизиции? Очень похоже. Сидели судьи в чёрных сутанах, в клобуках, нахохлившись, точно вороны. И спросил меня ректор: «Веришь ли ты, что Иисус остановил солнце?» — «Нет, — ответил я, — не верю».
Такую дерзость, как ты понимаешь, синклит мне простить не мог. Постановление отцов духовных было кратким: «Студент Московской духовной академии Джангильдин исключается из академии, как неверующий и служитель дьявола и недостойный носить имя доброго христианина».
Так благодаря заботам духовенства не вышло из Джангильдина ни муллы, ни попа. Деваться некуда, а кормиться надо, и поступил я в газету «Утро России» сборщиком объявлений (есть такая должность).