Пока эмир хитрит. Пишет вежливые письма в Кашгар к Макартнею, в Мерв к Малессону, к Дутову в Оренбург… Всем он что-то обещает, всех в чём-то заверяет, но выступить открыто против Советов пока опасается. Нужно уговорить, нужно подтолкнуть этого жирного сластолюбца, нужно посулить ему золотые горы…
После длительных и трезвых размышлений решил, наконец, майор Бейли покинуть конспиративную квартиру в негостеприимном ташкентском пригороде и отправиться в гости к его высочеству повелителю Благородной Бухары эмиру Алим-хану.
С подложными документами, во френче с чужого плеча, с рекомендательным письмом официального представителя Бухары в Ташкенте Токсаба Мирбаба в сопровождении верного Камола Джелалиддина трясся в грязном и расхлябанном поезде лучший сотрудник Интеллидженс сервис майор Бейли. Ему так хотелось верить, что всё кончится хорошо, что звезда его счастья навсегда останется незакатной.
Поздно ночью в ворота маленького глинобитного домишки, прилепившегося к скотному рынку возле Самаркандских ворот, кто-то тихо постучал. Хозяин дома, рабочий хлопкоочистительного завода Исмаил-ага, подлил масла в гаснущий светильник, накинул на плечи старый халат и вышел на подворье.
— Кого там шайтан носит? — недовольно проворчал он. — Ведь все ключи от городских ворот давно уже под подушкой у миршаба — владыки ночи.
Но стук в ворота повторился. А за ним прозвучал совсем тихий шёпот:
— Это я, дядя Исмаил, твой племянник Ахмад.
— Ахмад? — удивился хозяин. — Откуда ты, сынок?
Он поспешно подошёл к воротам, снял запоры и приоткрыл тяжёлую створку.
— Что ж, входи, гостям мы всегда рады.
Но Ахмад пришёл не один. Рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял незнакомый Исмаилу юноша.
— А это кто?
Ахмад почтительно пожал протянутую руку родственника и ответил чуть слышно:
— Узнаешь. Разве принято расспрашивать гостя о том, кто он такой?
— И то верно, — добродушно согласился хозяин. — Ну что ж, птенчики, милости прошу переломить лепёшку в моём доме.
За скудным бедняцким дастарханом дядюшка Исмаил по несдержанности характера всё пытался побыстрее вспороть хурджин новостей, привезённый гостями.
— Сидим мы здесь, понимаешь, сидим, — жаловался он племяннику, — и не знаем, что в божьем мире творится. — Дядюшка пыхтел, подмигивал, причмокивал то и дело губами. Его безбородое, изрытое оспой лицо смешно кривилось. Именно за эту не сходящую с лица гримасу прозвали его в Бухаре Исмаилом-ширинкором, то есть шутником. — Каждый день хожу на площадь Регистан слушать глашатаев эмира, но разве от них добьёшься добрых вестей? Каждый день казни.
— А кого казнят? — спросил племянник, отламывая тонкими пальцами кусочек от сухой ячменной лепёшки. На его бледном лице проступили красные пятна.
— Как всегда, Ахмад-джан. Кто невинный, кто несчастный — того и казнят. Не уплатили дехкане налог — казнят, украл водонос булку — казнят, забастовали рабочие на хлопкозаводе — зачинщиков зарезали возле Арка, словно баранов. Минарет смерти знаешь? Каждый день сбрасывают оттуда людей.
— Простите, — вдруг молвил юноша, пришедший с племянником Исмаила, и в смущении передёрнул плечами. — Что это за Минарет смерти? Я не слышал о таком.
Исмаил-ширинкор сощурился. Видно, издалека прибыл этот птенчик, если не слышал о Минарете смерти. Да и речь у него странная. Говорит вроде бы как таджик, а слова звучат не так, как у таджиков. И лицом он странен — белолиц, крутолоб и светлоглаз. Такие лица бывают только у русских или памирцев.
— У нас в Бухаре, да будет известно высокочтимому гостю, — пояснил Исмаил-шутник, — так называют Минарети-калон, Большой минарет, с которого по приказу его высочества эмира сбрасывают осуждённых на смерть. Шестьдесят аршин его высота. — Хозяин грустно улыбнулся. — Пока долетит смертник до земли, о многом успеет подумать… Но если нашего гостя интересуют способы правосудия, применяемые нашим ясноликим повелителем, то могу сказать, что их огромное множество. В Арке есть ещё обхона — сырая и холодная комната, со стен которой сочится вода. Тот, кто попадёт туда, больше месяца не мучается — аллах забирает его в свою обитель. Есть ещё канахона — темница, полная клопов и клещей. Тело узника они покрывают так, что и тела, считай, не видно. А есть ещё зиндони-поин. Это такая огромная яма, сужающаяся кверху, словно кувшин. Швыряют туда узника, и сидит он там, не видя света, весь в нечистотах — гниёт заживо. О, — заключил свой рассказ Исмаил-шутник, — у святейшего эмира вполне достаточно средств, чтобы расправиться с любым из своих противников.