Поплутав ещё немного среди надувных матрацев и кругов, я вышел на берег. Чтобы не топтать загорающих, а также их вещи и подстилки, далеко от воды я отходить не стал, а упал тут же на линии прибоя. Напряжённые мышцы, согреваемые солнцем, стали расслабляться. Возбуждение от только что пережитого постепенно проходило. Как ни странно, это происшествие не испортило моего приподнятого настроения. Наоборот, чувство облегчения, что я не утонул, усилило моё благодушие. Судьба была ко мне сегодня благосклонна как никогда. Я лежал на песке и бездумно слушал окружающий мир, вспоминая то успешную сдачу экзамена, то необыкновенное приключение, то чудесное своё спасение.
"Театр не мода -- вечен всегда!" -- наконец--то забулькал довольно--таки на приличном расстоянии громкоговоритель.
Я поднялся и полез снова в море. Во--первых, пора было уже прятаться от палящего солнца, а во--вторых, мне так было спокойнее добираться до своего места. У воды, как правило, играются маленькие дети: строят из песка замки, роют каналы, а мне не хотелось выступать в роли дядьки злодея, топчущего их песчаные строения, а порой пинающего под зады и самих зазевавшихся малолетних строителей. Так, потихоньку, водным путём я и добрался до лодочной станции.
На месте же меня поджидали большие неприятности. Пропали мои вещи. Я два раза прошёлся вдоль забора, но вещей не было. Как будто я их туда и не вешал. Хмурый и злой я стоял под палящими лучами солнца и прислушивался к отдыхающим гражданам. Нужно было поймать ближайшего и просить его подключиться к моим поискам. В душе я все ещё надеялся, что пропавшие вещи где--нибудь рядом, валяются на песке или висят на кустах. Бывало, находились шутники, которые проделывали все это. Правда. Что они в этом находили до сих пор, осталось за гранью моего понимания.
-- Извините, пожалуйста! Можно Вас на минутку! -- выдвинулся я на перехват хлопающих по чьим--то пяткам, шлёпанцев. Хлопанье прекратилось, но в ответ тишина.
-- Можно Вас на минутку, -- повторил нерешительно я, не будучи уверенным, что меня слушают. Меня слушали!
-- Что вы хотите? -- настороженно отозвалась на мои призывы немолодая женщина.
Я рассказал ей о пропаже.
-- А Вы с кем сюда приехали? -- разволновалась она, и заохала, запричитала, узнав, что купаюсь я здесь один.
Она, как квочка, потерявшая цыплёнка, заметалась вдоль забора, тормоша всех отдыхающих, расположившихся поблизости. Группа поиска стремительно увеличивалась, но толку от этого было мало. Я лишь скорбно раз за разом повторял, что родители мои живут на Камчатке, что купаться езжу один и лишь потом, что брюки серые с ремнём, рубашка в полосочку, а пакет с котятами. Вещей не было, и всё чаще звучали голоса, что с таким пакетом они видели, то мужчину в майке, то дедушку с палкой, то какого--то мальчика с удочкой. Я стоял обуреваемый наихудшими предчувствиями. Нет, конечно, я предполагал, что когда--нибудь это да и случиться. Даже рисовал в воображении всевозможные ситуации. И как ловко я из них выхожу. А вот когда случилось, оказался к этому не готов. Самое паршивое было то, что остался я без трости, без своего средства передвижения. Без одежды ещё можно было представить свой путь до общаги. Не эстетично, конечно, смотрится крепыш в семейных трусах, но всё же! а вот без трости! Даже представлять такое не хотелось. Как у нас говорили, это был полный экстрим.
Ещё я жалел свою зачётку с первым своим отлично. Хотя, в её пропаже не было ничего страшного. Зачётку можно было восстановить. Не без проблем, конечно, но можно. А вот настроение моё, казалось, испортилось безвозвратно. Тончайшая нить мироздания, звучащая в моей душе, лопнула, и божественная мелодия, уносящая меня под облака, смолкла, и я сверзился с неба на землю, и стоял пристыженный своим полунагим видом, смущённый своей беспомощностью.
Наконец--то собравшись возле меня, все пришли к мнению, что вещей я своих больше не увижу и, что надо вызывать милицию.
-- Мне бы палку какую--нибудь, -- дёрнулся я к собравшимся. Почему--то показалось, что вот сейчас моя добровольная поисковая дружина разбредётся, и я опять останусь один на один со своими проблемами.
-- да, да! -- засуетилась моя благодетельница в шлепках. -- Как он поедет? У Вас нет какой--нибудь одежды? -- подступила она к Работникам лодочной станции.
-- откуда, -- недоумевали озадаченные члены Общества спасения на водах.
-- У вас должна быть какая--нибудь одежда, -- донимала их неугомонная женщина. -- На вот, одень, -- сунула она мне под ноги какие--то шлепки.
Сначала я подумал, что расчувствовавшаяся женщина отдала мне свои и хотел решительно отказаться, но, услышав знакомое шлёп--шлёп--шлёп, -- женщина отошла в сторону -- сунул ноги в пожалованную мне обувь. Шлёпанцы оказались маловаты. Пятки свисали с задников. Но всё равно -- хоть какая--то да обувь. Пришёл ОСВОДовец, принёс какой--то халат с заскорузлыми пятнами, в нем они, оказывается, красили забор, и толстенный дрын.
-- На, держи! -- с чувством выполненного долга произнёс он, вручая свои подношения. Внутренне содрогаясь, я стал отказываться от таких "даров".
-- Накинь, накинь! -- снова вступила в дело моя благодетельница, набрасывая мне на плечи халат. -- А то совсем сгоришь. Вон, ты какой уже весь красный.
И она была права. Кожу на плечах и спине неприятно тянуло. Казалось, ещё немного и она начнёт сворачиваться. Пришлось согласиться. Халат я себе оставил, а вот от дрына решительно отказался.
-- С такой дубиной только в засаде сидеть, -- объяснял я, на недоумевающие вопросы. -- Мне бы что--нибудь потоньше, да полегче.
Недалеко затрещали кусты. Кто--то из ретивых граждан, недолго думая, ломал мне ветку. Никто даже слова против не сказал. Так что, через минуту в руках у меня была лёгкая длинная палка. В принципе я уже мог самостоятельно передвигаться и можно было бы облегчённо вздохнуть, но вот внутри у меня всё трепетало от обиды. Я чувствовал, что где--то там, в глубине души, закипали и были готовы хлынуть наружу непрошенные слёзы. И хотя я понимал, что обижаться по большому счёту было не на кого, да и слезами горю не поможешь, но ничего с собой поделать не мог. Стоило мне себя представить в синем техническом халате, с волосатыми ногами, торчащими из--под запятнанного разноцветной краской подола, в малых шлёпанцах, с суковатой веткой в руках, и мне хотелось провалиться сквозь землю. Ещё я сходил с ума оттого, что постоянно представлял, что где--то рядом стоит она. Стоит и смотрит на мою беспомощность. И в эти минуты, казалось, мне уж точно не сдержаться. Я судорожно сглатывал подступающий к горлу ком и нервно крутил в пальцах импровизированную трость. Расчувствоваться на глазах у всех -- это было бы слишком. Ко мне подошла моя благодетельница, эта добрая женщина, и по--матерински поправила завернувшийся воротник на этом ужасном ОСВОДовском халате. Я непроизвольно дёрнул головой. Тогда мне такая забота показалась излишней, чрезмерной. Как же, я ведь уже взрослый самостоятельный мальчик. А тут такое!.. Однако этот жест напомнил мне подъезд, лёгкое прикосновение Наденькиной ладошки к моей щеке, и её еле слышное: "Ну, чего же ты?" И до меня, наконец, дошло, что, в общем--то, ничего страшного не случилось. С кем не бывает. Ну, а вид... Что вид? Нормальный вид нормального такого среднеазиата. Не хватало только тюбетейки и ослика, и был бы вылитый Хаджа Насреддин. И я улыбнулся. Тонкая струна мироздания снова зазвучала в моей душе. Тихо, робко, но всё--таки зазвучала. И я знал. Я чувствовал, что и Наденька моя тоже улыбается. Стоит где--то там и улыбается... Вот так мы стояли и улыбались, а между нами звенела натянутая струна. Звенела все сильнее, и сильнее. Всё вдруг стало ясно и понятно. Как тогда. "Я найду тебя! Обязательно найду!"