По лестнице спустился стражник, волокущий на горбу двухгаллонный бочонок пива. Камера оживилась, пробка вылетела из отверстия с легким шипением, над ним заклубился призрачный дымок. Да, с хорошими людьми и в тюрьме сидеть приятно! За шумом никто не услышал, как по лестнице спустился еще один человек…
— Господин Грамб! Простите, вашего сына приглашают на дознание. Вы позволите? — я судорожно нацепил на запястья вещественную иллюзию Оков Молчания и оглянулся. Черт, энергоемкое заклятие, снова почти пустой… За решеткой стоял стражник в возрасте, по осанке и поведению понятно — начальство. Возможно даже, начальник Управления — я как-то никогда не интересовался, кто в Маларе есть кто. Ни к чему было.
— Если он сам не против… — пожал плечами отец. Я залпом допил пиво и поднялся — все парни из расчета смотрели на меня. Ну не буду же я показывать себя трусом!
— Ладно, давайте сходим…
По лестнице мы поднялись благополучно. Прошли по коридору… А вот в коридоре ждала встреча, которую я никак не ожидал — навстречу нам прошел новоиспеченный король вместе со своей свитой — итого человек двадцать. Рядом суетился какой-то толстяк в форме. Королю, видно было, тошно в такой роскошной одежде — он все время чесался, что-то поправлял, одергивал… и лицо у него было такое, словно пришлось возиться с дохлой крысой. Мы прижались к стене, пропуская их высочество, вся толпа неожиданно свернула на ступеньки к камерам. Я ухмыльнулся: угадайте с одного раза, куда они собрались? Папа, конечно, непредсказуемый человек, но если верна моя догадка, то это уже слишком даже для него! Хотя, оба — заслуженные вояки, наверняка хоть шапочно, но знакомы…
У одной из дверей начальник остановился, внимательно оглядел мои оковы, хмыкнул…
Дверь открылась не в кабинет — прямо от порога небольшая лесенка вела вниз, в каменный бокс, одну стену которого занимали ворота. Прямо перед ними стояла неприметная карета, запряженная тройкой лошадей. На облучке сидел возница с шевронами тайной полиции. Вот елки…
На негнущихся ногах я прошел к карете, мне открыли дверь и помогли подняться внутрь.
На роскошном диване со скучающим лицом развалился Сухой, по его тонким губам змеилась торжествующая улыбка.
— Ну что, козел? Допрыгался?
24
— Безупречность есть не более чем правильное использование энергии, — сказал он. — И все, что я говорю, к вопросам морали и нравственности не имеет ни малейшего отношения.
— Ты неверный тон взял, Сухой! — Я изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал, вроде бы даже получилось. По-любому спасти меня могли только наглость и сообразительность… ну, наглости-то мне было не занимать, а вот сообразительность…
Хотя, я кажется, нашел выход. Сухой даже поперхнулся заготовленными оскорблениями — значит, тон я взял верно. Черт, энергии мало… но она есть, а вот не накинь я иллюзию, сидел бы сейчас в патентованных Оковах…
— Ты что-то темнишь… — он прошипел совершенно по-змеиному, сверля меня взглядом. Выдержать этот взгляд мне стоило нескольких седых волос — да и плевать, главное, начинать седеть хотя бы с подмышек, чтобы он не увидел, как мне чертовски страшно… Я тоже усмехнулся — ледяной циничной усмешкой. Во всяком случае, надеялся на то, что она вышла ледяной и циничной.
— Я? Да я кристально честен! Ну, раз уж ты так настойчиво искал меня, я на этот раз с тобой так и быть, пообщаюсь… — он, видно было, хотел съездить мне по морде. Но побоялся. Ого! Да я добиваюсь успехов! Впрочем, мой энтузиазм быстро угас — карета выехала на улицу, остановилась и в салон втиснулись двое "быков". Судя по копошению на облучке, возницу тоже сменили.
— Ну-ну, продолжай! — он цедил слова недобро, видимо, лихорадочно думал, что за пакость я могу еще приготовить. Карета тронулась, на улице раздались какие-то крики, но возница только хлестнул лошадей. Все понятно, обо мне, наконец-то вспомнили…
А меня увозят в неизвестном направлении.
— Камешек у меня, Сухой. И мне он больше не нужен. — Ну да, ва-банк. А что, у меня выбор большой? — Так что… Ну да, могу продать его тебе. Я бы и так отдал, ты мне нравишься, да вот незадача: мне пришлось выложить круглую сумму на пластику после первого нашего знакомства. Ну и — за нервы накинешь, неприятно ведь вышло. — Я взялся за ремень, чтобы скрыть, как же дрожат руки. Сухой ссутулился, как кобра в боевой стойке. Неплохо у него, однако, дела идут, раз тайная полиция ему услуги оказывает. Значит, вся троица — канцлер, Настерги и Сухой, держит друг друга на крючке, иначе, с чего бы такое рвение? Ну, Настерги что смог, то рассказал…