Выбрать главу

Еще более нелепо искать смысловую связь между словами, которые произошли от одного корня, но имеют разные значения. Джеймс Барр приводит в пример слова לחם («лехем», 'хлеб') и מלחמה («милхама», 'война'):

«Весьма сомнительно, что общий корень указывает на какую–либо семантическую связь в употреблении этих слов в классическом еврейском языке. Предположение о том, что слова имеют один корень, потому что между обозначаемыми ими объектами можно установить ассоциативную связь (войны велись из–за хлеба или хлеб был необходимым провиантом для ведения войны) звучит фантастически. Конечно, встречаются примеры ассонанса, когда ради выразительности сознательно используются созвучные слова, но это особый случай, когда такое использование очевидно»[18].

Но вернемся к примерам, приведенным в начале этого раздела. Хотя απόστολος («апостолос», 'апостол') является одно–коренным с глаголом αποστέλλω («апостелло», 'я посылаю'), в Новом Завете «апостол» — это 'несущий послание', 'посланник', а не 'посланный'. Конечно, несущего весть кто–то посылает, но слово «посланник» в большей мере ассоциируется с посланием, которое он несет, и предполагает, что он представляет того, кто его посылает. То есть в Новом Завете слово απόστολος, как правило, используется в смысле 'особый представитель' или 'посланник', 'посол', а не просто 'посланный таким–то'.

Часто говорят, что слово μονογενής («моногенэс») произошло в результате сочетания двух слов: μόνος («монос», 'один') и γεννάω («геннао», 'рожать') и, соответственно, означает 'один рожденный'. Однако при морфемно–этимологическом анализе корень γεν («ген») вызывает определенные трудности: слово μονογενής («моногенэс») могло произойти и от μόνος («монос», 'один') и γένος («генос», 'род'). В таком случае оно означает 'единственный в своем роде', 'уникальный'. Анализ его употребления показывает, что им в Септуагинте переводится слово ТГП («яхид»), означающее 'одинокий' или 'один' (например, Пс. 21:21: «одинокая моя душа»; Пс. 24:16: «я одинок и угнетен»). В этих случаях нет и намека на какое–либо рождение. В Новом Завете это слово действительно часто описывает отношения ребенка и родителя, но к его употреблению в новозаветных текстах надо подходить осмотрительно. В Евр. 11:17 сказано, что Исаак — μονογενής Авраама, но Исаак не единственный рожденный сын Авраама. Авраам был отцом Измаила, было у него и потомство от Хеттуры (Быт. 25:1–2). С другой стороны, Исаак был уникальным сыном Авраама, особенным и возлюбленным[19]. Теперь мы понимаем, что когда переводчики одной из версий английской Библии (NIV) отрывок Ин. 3:16 переводили как «ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единственного, уникального», они были движимы не любовью к парафразам и не желанием исказить фундаментальное учение, а приверженностью лингвистическим принципам.

Похожая проблема возникает со словами άγαπάω («агапао», 'любить') и φιλέω («филео», 'любить'). Бесспорно, они обладают разными спектрами значений, но в некоторых случаях оказываются взаимозаменямыми. Поэтому ошибаются те, кто считает, что значение корня этих слов делает их абсолютно разными по смыслу. Например, в Септуагинте в 2 Цар. 13 слова άγαπάω («агапао», 'любить') и άγάπη («агапэ», 'любовь') обозначают кровосмесительное изнасилование, которое Амнон учинил над своей сводной сестрой Фамарью (2 Цар. 13:15). Когда во 2 Тим. 4:10 говорится о том, что Димас оставил Павла, потому что возлюбил нынешний злой век, снова используется слово αγαπάω, и с лингвистической точки зрения это правильно. Глагол αγαπάω употреблен в Ин. 3:35, где сказано, что Отец любит Сына; в Ин. 5:20 та же самая мысль повторяется, но уже с использованием слова φιλέω. Позже мы вернемся к этой паре слов, потому что их значение очень часто искажается. Сейчас лишь отмечу, что ни глагол αγαπάω, ни существительное αγάπη не обозначают некий особый вид любви.

вернуться

18

Barr, The Semantics of Biblical Language, 102.

вернуться

19

Подробно этот вопрос обсуждается в статье Dale Moody, "The Translation of John 3:16 in the Revised Standard Version," JBL 72 (1953): 213–219. Все контраргументы против его выводов звучат неубедительно. Недавно несколько таких возражений высказал Джон В. Даме (см. John V. Dahms, "The Johannine Use of Monogenes Reconsidered," NTS 29 (1983): 222–232). Мы не будем оспаривать здесь все его контраргументы, отмечу лишь, что, на мой взгляд, автор не всегда объективен в своей оценке. Например, комментируя употребление μονογενής в Пс. 21:21, Даме подчеркивает, что речь идет не о человеке, а о предмете; в то же время, говоря о Пс. 24:16: «Призри на меня и помилуй меня, ибо я одинок (μονογενής) и угнетен», он допускает значение «одинок», но добавляет: «Не исключено, что автор (также?) «одинок», потому что он «единственный ребенок», у него нет брата, который мог помочь» (р. 224). Дамс утверждает это, зная, что псалом написал Давид, у которого было множество братьев. По крайней мере, он признает, что «решающую роль в определении значения играет употребление слова, а не его этимология» (р. 223); и это главная мысль данного раздела. Муди считает, что переводчики (в частности, Иероним) перевели μονογενής еловом unigenitus (лат. 'единородный') вместо unicus (лат. 'уникальный') из–за угрозы арианской ереси; при этом Иероним не был последователен и в Лк. 7:12; 8:42; 9:38 использовал слово unicus, поскольку в этих отрывках речь не идет о Христе и, следовательно, не возникает христологическая проблема. Данное наблюдение вынуждает предположить, что внесенные Иеронимом изменения были сделаны не в результате лингвистического исследования, а под влиянием проходившего в то время богословского спора.