Страх заточения превыше всего; будучи схваченным, он лучше уговорит власти (напр. Пилата) «убить» его, что его освободит, чем чахнуть в маленькой клетке, подобно пойманному зверю. Он имеет тягу к маленьким зверькам из-за того, что с ним сделали (в своей натуральной форме он мал: как дитя, и уязвим). (Потому он Бог уязвимых и доверчивых и особенно пойманных в ловушку; беззащитных в ловушке). Олененок, ягненок… обманутые через свое любопытство и ребячество, желающие играть (с теми, кто старше и более опытен).
Бог невинности. Теперь он забыл свое имя, но его природа и силы остались. Неожиданно, в анамнезисе, они возвращаются.
Он — многие из нас (в действующих лицах романа). Но по большей частью в бесноватых, тех, кого бросает от нежности к ярости. Отравление и горе.
Дионис был предпоследним (premey[169]). Он не Иисус, он Илия и Иоанн Креститель; встречающий Иисуса Христа, который является следующим воплощением, более взрослым… Дионис слишком дикий (исследования протагониста привели его к тому, что все они одно, и венец всему Иисус; здесь есть как минимум двое из них, и именно Дионис овладевает им лично).
(ок. 1974-75)
Жирный[170] позднее развил теорию, что вселенная создана из информации. Он стал вести дневник — на самом деле, вел его уже некоторое время. Его встреча с Богом вся была здесь, на страницах, написанных его (Жирного, не Бога) рукой.
Термин «дневник» — мой, а не Жирного. Он называл это «экзегезой», теологическим термином, означающим текст, объясняющий или толкующий священные писания. Жирный считал, что информация, которой в него стреляли время от времени, была священной по сути и отсюда форма писания.
Один из его параграфов настолько меня впечатлил, что я решил скопировать его сюда.
«Резюме, (и т. д. — см. трактат)»[171]
Жирный развил много необычных теорий о своем контакте с Богом и информации, полученной от него. Одна, в частности, поразила меня как подталкивающая к размышлению. Она для Жирного была как ментальная капитуляция перед тем, что он предпринимал; его теория состояла в том, что на самом деле ничего такого он не испытывал. Участки его мозга были избирательно простимулированы мощными энергетическими лучами издалека, возможно, за миллионы миль отсюда. Эти избирательные стимуляции участков мозга создали в его голове впечатления, что он видел и слышал слова, рисунки, образы людей, короче, Бога, или, как Жирный любил его называть, Логоса. Но на самом деле он лишь воображал, что переживает все эти вещи. Они напоминали голограммы. Что поразило меня, так это странность безумного опровержения собственных галлюцинаций столь запутанным образом; Жирный интеллектуально вывел себя из игры в безумие, все еще наслаждаясь своими видениями и звуками. В сущности, он больше не утверждал, что пережитое им действительно было. Говорит ли это о том, что он начал приходить в себя? Едва ли. Теперь он считал, что «они» или Бог или кто-то там, имеющий дальнобойный, очень мощный, насыщенный информацией луч энергии навел его на голову Жирного. Я не видел в этом какого-то улучшения, но это говорило о переменах. Жирный теперь мог честно опровергнуть свои галлюцинации, что означало признание их в качестве таковых. Но, как и у Глории, у него теперь были «они». Как по мне, это пиррова победа. Жизнь Жирного поражала меня как длинный перечень таких побед, примером тому то, как он спас Глорию.
Экзегеза, над которой Жирный трудился месяц за месяцем, поражала меня как пиррова победа, если это вообще была победа — в таком случае, это была попытка загнанного в угол разума найти смысл в непостижимом. Возможно, в этом ключ к умственным растройствам: непостижимые события случаются — ваша жизнь становится корзиной для смахивающих на издевку колебаний того, что раньше было реальностью, и не только это — будто этого не достаточно — вы, как Жирный, постоянно размышляете над этими колебаниями, пытаясь придать хоть какую-то связность. Хотя на самом деле единственный смысл, который в этом есть — этот тот, который вы всему этому приписываете из-за необходимости облечь все в формы и процессы, которые вы понимаете. Первое, что исчезает на пути к умственному расстройству — это знакомое.
169
Вероятно, сокращение от «преждевременный» — как преждевременный или «предпоследний» аватар (что следует из отрывка).
170
Жирный Лошадник, альтер-эго Филипа Дика в романе «Валис» (1981), для которого это черновик.
171
Эта линия представляет собой памятку ФКД, чтобы не забыть найти (в «Экзегезе») или составить подходящую по смыслу цитату, отражавшую убеждения Жирного. «Трактат», о котором идет речь, очевидно, «Tractates Cryptica Scriptura», который составляет «Приложение» к «Валис» и содержит 52 нумерованных записи, представляющих ключевые теории и озарения, полностью развитые в «Экзегезе».