— Это был обыкновенный коричневый паук-отшельник, который порой кусает больше чем один раз. Я думаю, мне под рубашку залез действительно голодный, потому что он укусил меня двенадцать раз.
Аманда состроила гримасу «как противно» и торопливо провела рукой по затылку.
— К сожалению, мой организм очень плохо отреагировал на укусы. Меня стало лихорадить, тошнить, и на местах укусов выскочили большие белые волдыри. С тех пор, стоит мне увидеть паука, я реагирую как самая большая тряпка, которую вы видели в жизни. Даже голос у меня меняется, и я начинаю пищать, как Барби.
— Правда? — хмыкнула Аманда.
— Можете мне верить, — кивнул он, улыбаясь. — Это очень мешает.
Она не хотела дальше говорить об этом происшествии, но испытала к нему сочувствие. Кроме того, ей надо было убедить Райана, что в доме все в порядке.
— Я была очень юной, когда это случилось, — сказала она, убирая челку со лба. — Мы играли с подругой. Изображали, будто что-то готовим. Я толком не поняла, как это случилось, но у меня загорелось платье.
Райан заинтересовался.
— Но мне еще повезло, — продолжила она. — Платье загорелось только со спины. Вы когда-нибудь горели? — спросила она.
Райан покачал головой:
— Таким образом — нет.
— Боль трудно описать. — Она помолчала в поисках слов. — Она не как ожог или прикосновение раскаленного железа. Боль не то что жгучая. Она такая интенсивная, что мозг отказывается работать, и вы только молите о смерти. Я чувствовала, как у меня плавится кожа. Я чувствовала запах горящих волос. — Аманда правой рукой слегка коснулась прически. Она смотрела куда-то вдаль. — В тот день мы были одни в доме. Пока моя подруга смогла найти воды и облить меня, большая часть спины и шеи обгорела.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
— Я искренне сочувствую вам, — сказал он.
— Все в порядке. Тут нет вашей ошибки. На самом деле я должна была бы научиться контролировать себя, но я просто не смогла. Любой огонь выводит меня из равновесия.
Райан вернулся к центру гостиной. Аманда последовала за ним.
— Я пошел к психологу из-за своего страха перед пауками, — сообщил он. — Вы знаете, у них есть специальные методики, которые помогают избавиться от любой фобии.
— И как прошло? — с интересом спросила она.
— Психолог много говорил и после нескольких встреч решил, что я готов встретиться лицом к лицу со своим страхом. Он взял такого огромного волосатого паука и положил его мне на ладонь, чтобы доказать, насколько они безвредны.
— Сработало?
— Черта с два. Я чуть не описался, прежде чем выскочил из кабинета, и орал, как псих.
Аманда рассмеялась.
— Может, с некоторыми страхами вообще невозможно справиться. — Он подошел ближе к кожаному дивану.
Аманда стояла перед ним примерно в двух футах, глядя в камин.
Его рука, засунутая в карман, что-то сжала.
— Вы знали, когда рассказывали мне об инциденте, что случился, когда вы были маленькой и как вы тогда испугались огня? — спросил он.
— Да, — ответила она, не поворачиваясь.
Его голос внезапно изменился.
— Я уже знал.
Прежде чем она смогла повернуться к нему лицом, он схватил ее сзади и зажал рот и нос влажной материей.
27
Отец Малькольм согласился встретиться в половине восьмого вечера. В двадцать минут восьмого Хантер припарковал свой «бьюик-лесабр» перед католической церковью Богоматери на бульваре Саут-Парамаунт. Уличные огни вместе с рождественскими украшениями создавали теплый карнавал красок.
Церковь была большим белым зданием, обе стороны которого украшали маленькие зеленые лужайки. Над ее резной дверью розового дерева во весь рост высилась светло-серая статуя Богоматери.
В дверях стоял жизнерадостный священник, которому было изрядно за шестьдесят, разговаривая с невысокой плотной женщиной. Он был лыс до самой макушки, и то, что осталось, представляло лишь два островка седых волос. По одному над каждым ухом.
Он попрощался с женщиной, и Хантер по четырем коротким ступеням поднялся к церкви.
— Отец Малькольм? — спросил он.
— А вы, должно быть, детектив, с которым я говорил по телефону? — с теплой улыбкой сказал священник.
— Я детектив Хантер. — Удостоверение он держал в руке. — Спасибо, что согласились встретиться со мной.
Прежде чем впустить его, священник быстро проверил удостоверение Хантера. Внутри церковь была большая, и алтарь сиял сотнями свечей. Главный зал мог вместить до пятисот верующих, и сейчас среди бесчисленных рядов скамеек красного дуба разместилась горсточка людей. Некоторые из них молились, некоторые читали Библию, а кое-кто вроде подремывал.
— Поговорим у меня в кабинете? — Священник сделал приглашающий жест. — Он тут, неподалеку.
— Конечно, — кивнул Хантер.
Кабинет отца Малькольма был небольшим, но уютным. Стены белые с серым. Классическая мебель, в которой явно чувствовалось европейское влияние. У задней стенки, развернутый к дверям, тяжелый деревянный стол. Перед ним размещались две копии викторианских кресел. На стенах висели изображения святых, а большой книжный шкаф слева от стола был отдан религиозной литературе.
Отец Малькольм пригласил Хантера садиться, а потом и сам занял место за столом. Несколько секунд оба молчали.
— Не могу поверить тому, что случилось. — Голос у отца Малькольма был тихий и печальный. — Отец Фабиан был хорошим человеком и хорошим священником.
— Мне очень жаль, — ответил Хантер. — Насколько я знаю, он был вашим близким другом.
Священник кивнул:
— Мне довелось преподавать в семинарии. Фабиан был одним из моих студентов. Я знал его больше двадцати лет.
— Каким он был?
— Добрым, преданным, сострадающим. Как я и говорил, он был хорошим священником.
— Когда вы в последний раз видели его?
— Примерно две недели назад. Мы устроили благотворительную распродажу выпечки для старших школьников. И он пришел помочь мне. — Смущенная улыбка скользнула по губам священника. — На самом деле он пришел поесть. Он очень любил банановые булочки.
— Не было ли в нем чего-то странного? Может, он был обеспокоен или нервничал из-за чего-то?
— Отнюдь. Он был, как всегда, спокоен. Очень разговорчив, все время шутил со школьниками. Выглядел немного усталым, но это всегда было свойственно отцу Фабиану.
— То есть? — Хантер легко коснулся шрама на шее.
— Насколько я знаю, ему никогда не удавалось как следует высыпаться.
— На то была какая-то особая причина?
Он слегка помотал головой:
— Мы имеем дело со многими невзгодами и тяготами, детектив, и порой в середине ночи они всплывают в памяти и заставляют бодрствовать. Фабиан как-то рассказал мне, что видит плохие сны едва ли не постоянно.
Хантер вспомнил, как он прочел несколько абзацев в дневниках отца Фабиана о плохих снах, но тот никогда не описывал их в подробностях.
— Он когда-нибудь говорил с вами об этих снах?
— Никогда. Он был очень замкнутый человек.
Хантер что-то черкнул в своем черном блокноте.
— Он вообще когда-нибудь делился своими тревогами?
— У нас, священников, вообще много тревог, детектив Хантер. Мы имеем дело с людьми, которые испытывают нужду, а сегодняшний мир полон бед. Но я предполагаю, вы имеете в виду те тревоги, которые стоили ему жизни?
Хантер не ответил, но его молчание было вполне понятным.
— Нет, — уверенно ответил отец Малькольм. — Он был простым человеком. Жил ради церкви и чтобы помогать другим. И какие бы беды его ни беспокоили, заверяю вас, они не угрожали его жизни.
Хантер подумал о тех словах, которые ему сейчас придется произнести. Он понимал, что вступает на опасную территорию.
28
— Отец Фабиан когда-нибудь говорил вам о своих сомнениях по поводу решения стать католическим священником или о своих намерениях оставить эту стезю? — спросил Хантер и заметил, как изменилось поведение отца Малькольма. Он оскорбился. Прищурившись, уставился на Хантера.