И все бы ничего, но Диане он так и не рассказал о том, что потерял работу. Он все откладывал тяжелый разговор на потом, на завтра, на послезавтра, и с каждым разом становилось все тяжелее решиться. Костя сто раз прокручивал в голове возможный диалог и проговаривал про себя все удобные, уместные в таких случаях фразы, и в его голове они звучали вполне гладко, но, как только он видел перед собой Диану (а он за десять лет так и не привык к ее присутствию, ему все казалось, что она когда-нибудь посмотрит на него своими серыми холодными глазами, снисходительно и высокомерно, еле заметно усмехнется, снимет пальто с крючка, выйдет за дверь и уйдет навсегда, растворившись в неизвестности), слова как-то сами вылетали из головы и вся его решительность улетучивалась.
Вот и сегодня утром — как раз исполнилось две недели с момента увольнения — Костя вертел перед собой телефон, надеясь, что вот сейчас, вот сию же секунду мигнет оповещение: кому-нибудь понадобится в аэропорт или напишет батя или кто-то из старых знакомых, — и нужно будет вставать, и куда-то ехать, и что-то делать, и день пройдет не зря, а в конце дня, уже ближе к вечеру, когда он, уставший, но довольный, вернется домой, он усадит Диану перед собой, возьмет за руку (руки у нее всегда такие холодные, бр-р!) и расскажет о том, что произошло. Никто не писал. Никому не нужно было в аэропорт. Телефон молчал.
А самое обидное, что дома сидеть чертовски не хотелось. Очень хотелось куда-то пойти — куда-то, где будут незнакомые люди, и незнакомые голоса, и улыбки, и, возможно даже, веселый детский смех, а во всем Воскресенске-33 существовало только одно место, которое соответствовало этим условиям, — единственный в городе торговый центр. Там были эскалаторы, напоминавшие Косте о метро, правда, эти эскалаторы все время ломались, и приходилось топать пешком, особенно часто ломался эскалатор между вторым и третьим этажами; иногда эскалаторы все-таки работали, и можно было медитативно ехать, разглядывая витрины. Еще там ездил безумный детский паровозик, который появлялся все время очень внезапно, сопровождаемый веселым звоном и неизменными песенками Шаинского в восьмибитной обработке, наводившими на Костю вселенскую тоску. Временами казалось, что этот жуткий паровозик выкатывается прямо из преисподней. Словом, местный торговый центр с этим его выморочным весельем выглядел как фантазия Стивена Кинга, которого мироздание случайным ветром унесло из штата Мэн и приземлило на территорию крохотного уральского городка.
И Костя, понимая, как это глупо — шляться с утра по торговым центрам (впрочем, с грустью заметил он, безработным такое можно), — решительно поднялся, чашку с недопитым кофе поставил в раковину и вышел в прихожую. Тут только он вспомнил, что забыл вчера заправить машину, и нужно будет сначала заехать на АЗС, а она находится в противоположной стороне от торгового центра, и ему жутко не хочется туда ехать, потому что это отдалит его встречу со звонким паровозиком, и какое-то время он поколебался, но потом все-таки надел пальто и обулся, потому что принял весьма опасное решение — ехать до торгового центра на маршрутке. Он давненько не пользовался общественным, точнее антиобщественным, транспортом — машины в его жизни были практически всегда.
«Надо быть поближе к народу!» — философски подумал Костя.
Какая-то часть Костиного сознания, в какой бы чулан он ее ни пытался запрятать, упорно отговаривала его от поездки в торговый центр. Гораздо полезнее, если он останется дома, дождется пробуждения Дианы, нальет по чашке кофе или заварит крепкого чая и в такой вот непринужденной обстановке расскажет о потерянной работе. Впрочем, Костя отверг эту рациональную и, в общем-то, верную мысль. С Дианой он поговорит днем. Обязательно поговорит. А утро ему хотелось провести в празднично-ярком, подсвеченном огонечками уютном мирке торгового центра, жизнерадостном, как телереклама.
Возможно, это все было паранойей или переизбытком кофеина или никотина: Костя успел выпить две чашки крепчайшего эспрессо, а эти новые капсулы, что он купил для кофемашины, черт знает что за капсулы, ибо кофе получался горьким и невкусным, да и сигареты вчера он купил более крепкие, не такие, какие он обычно курил, поэтому их вкус тоже казался мерзким и противным. А может, сигареты и кофе тут были ни при чем и просто безмолвная часть подсознания, подобно говорливому депутату, которому отключили микрофон, беззвучно кричала о помощи, словно догадываясь о том, что произойдет дальше. Костя часто жалел, что не остался в то утро дома и не поговорил с Дианой, а вместо этого собрался, надел пальто и отправился на экскурсию в торговый центр.