— Еду, — он странно спокоен.
Гран-плие, восемь счетов вверх. Экзерсис продолжается.
Катя считает. Шепотом. Не слышит сама себя. Он не трогает галстука, расправляет двуугольную генеральскую шляпу, снимает с кресла шинель.
Лишь от двери Милорадович коротко оборачивается. Метет пол короткая сценическая юбка, за окном валит серый снег.
Он подмигивает и выходит. Катя старательно дышит, глубоко и ровно. Ноги согрелись и пылают, это самое главное — не спешить с разогревом, и очень жаль, что в ее гостиной нет балетного станка…
Она не смотрит в окно. Губернаторский экипаж срывается прочь. Они не простились. Хорошая примета — они не простились. Он скоро вернется.
Мелькает, вскачь несется мимо кареты набережная канала святой Екатерины, колеса гремят. Бунты, наводнения, пожары — генерал-губернаторская служба. Он всегда возвращался.
Ледоходом Невы гудит вдалеке толпа. От канала — поворот на проспект. У Петровской бронзовой прозелени встопорщены штыки, волнуется площадь.
Экзерсис продолжается.
В оставленном доме, в простой гостиной с ворохом ярких цветов в вазе, Катя кладет руку на высокую спинку кресла. Батманы — вперед, вбок, назад. Первая позиция, вторая… Только что здесь висела его шинель.
Летят камни в карету, валится с козел раненный кучер, и самого губернатора хватают за ворот шинели.
Удар кулака швыряет невежу в толпу, на мундире горят алмазные звезды.
— Шапки долой!
Долгая пауза, перерыв. Отдышаться.
— Простите, ваше сиятельство… Обознались, вашмилость…
Исполняют.
Катя снова выходит на середину, и экзерсис продолжается. Шаг, один, второй. Бризе. Взлетает в прыжке, колышется юбка у самых колен. За окном снег почти утих.
На Дворцовую Милорадович добирается пешком, смотрит и слушает. Улицы запружены людьми, стремящимися к недостроенному Исаакию, но перед ним все же расступаются. У самого дворца он срывается в бег, мнет надорванный воротник, дергает галстук.
— Государь… Ежели они меня привели в такой вид, тут действовать только силой.
Холодный взгляд Николая.
— Вы военный губернатор и отвечаете мне за порядок в столице.
Что ж, можно и ответить! Рваная шинель летит в сторону.
Катя смотрит на вазу — яркий ворох, пятно цвета. Взгляд, пируэт, балансе. Экзерсис продолжается.
Мчатся по городу чужие, одолженные обер-полицмейстерские сани — через Синий мост на Мойку и дальше, в казармы Конной гвардии, отрезанной от Зимнего строем мятежников.
У гвардейцев тепло. Тихо. Хрупают сеном лошади в конюшнях, у двери отдает честь дежурный.
— Точно так, ваше сиятельство! Собираются.
Плывет над декабрьским Петербургом золотой кораблик на шпиле Адмиралтейства. Топчутся по снегу озябшие мятежные солдаты у Медного всадника, против них горячат лошадей кавалергарды, прохаживаются перед полками офицеры — все полки могут быть ненадежны. Толпа на морозе притихла, прячутся в поднятых воротниках озябшие носы.
Стоят.
В теплой комнате Катя репетирует пластические позы. Мольба — подняты и колеблются тонкие руки. Отказ — раскрытые пальцы прижаты к лицу, голова отвернута, стопа в грубошерстном чулке как можно изящнее тянется на носочек.
На двор конногвардейских казарм лениво падает редкий снежок.
— Где гвардейцы? Мой Бог, сколько мне еще ждать?
Дежурный, со всей преданностью — во фрунт, руки по швам.
— Не могу знать, ваше сиятельство! Собираются! Сей минут седлать пошли!
Милорадович набирает побольше воздуха в грудь.
— Да видал я в таких и во всяких видах и гвардейцев твоих с конями, и командиров ваших, и сволоту эту на площади со всеми ее завихрениями! Дайте мне лошадь!
Обомлев, дежурный тихонько свистит ему вслед — кучеряво загибает его сиятельство… У ворот мнется растерянный молодой адъютант с гнедым конем в поводу, расцветает улыбкой, когда Милорадович пристально смотрит ему в глаза.
Конь не строевой, а хозяйский и дурноезжий: стоит занести ногу через седло — прыгает вперед, хочет бить задом. Ахнув, адъютант хватает коня под уздцы, виснет на морде.
Разобрав поводья и поправляя перчатку, Милорадович усмехается.
— Мой Бог! И на том спасибо, Конная гвардия!
Адъютант отчаянно краснеет.
— Простите, ваше сиятельство…
Его уже не слышат.
Экзерсис продолжается.
Катя репетирует коду. В маленькой теплой гостиной не развернуться, а потому короткими шажками — по кругу, вдоль стен, пируэтами и не прыжками — лишь обозначением, колебанием подола короткой юбки… Поклон. Выход. Все с начала. Плавно вскинуты руки, вверх и вперед, с мольбой — к окну, в котором дробится по крышам, сияет сквозь тучи низкое зимнее солнце Петербурга.