Возможно, данному монологу мировые политики аплодировали бы стоя, но пана Вишцевского он ввел в необъяснимый ступор. Трудно было понять, что из вышесказанного дошло до него, он продолжал стоять на месте, замерший, с отсутствующим взглядом, изредка покачиваясь из стороны в сторону. В пустующем холле распространялась странная, почти хрустальная, тишина — острая, нервная, цепкая.
— У меня что-то голова сильно болит… — пробормотал Эрнест Львович. — В общем, у вас хорошая, интересная позиция… А чем занимается ваш немногословный друг?
— Я — талантливый арт-критик, — провозгласил Феня.
— Именно так, Парфений очень долго и глубоко изучал искусство, и у него действительно способность видеть суть идеи, которое недоступно к осмыслению многими. Ведь для кого-то посильно узреть лишь оболочку, поверхностную и легкомысленную…
— Хорошо, хорошо, не надо больше, не надо, я понял… — взмолился Вишцевский. — В общем, завтра приходите к десяти. Я буду только к вечеру, но будут все остальные сотрудники… Они вас введут в курс дела… разберетесь… Я вечером все проверю тогда…
— Большое спасибо, Эрнест Львович, — Макс горячо пожал ему руку, — завтра мы будем здесь без опозданий. Обязательно.
Прощание, к великой радости директора Вишцевского, было недолгим, что позволило ему, наконец, устремиться к своему кабинету, во власть неизменно беспечального Вакха[11], не забывающего частенько преподносить завидные подарки, которые в последнее время Эрнесту Львовичу определенно приходились по душе.
Макс же, очутившись на улице, внезапно почувствовал себя персонажем, волею судьбы или в рамках эксперимента таинственного режиссера перемещенным в неизвестный фильм, из-за чего недавно знакомые улицы и дома становились похожими на нереальные, плохо проработанные, модели. Он неуклюже присел на единственную ступеньку галереи, обдуваемый свежим ветром, и вскоре ощущение полной разбитости стало вытесняться странной усталой радостью стайера, в изнеможении осилившего последние метры, утопающего, в последнюю минуту зацепившегося за проплывающий мимо баркас. Феня стоял рядом и озабоченно наблюдал.
— А ведь мы прошли первый тур, Феня, мы в игре, — засмеялся Макс. — Теперь все будет легче.
— Извините, можно пройти? — раздался сбоку голос.
— Конечно! — Макс подскочил и пропустил вышедшую из стеклянных дверей галереи девушку лет двадцати с красно-рыжими волосами, заплетенными в тугую косу, доходившую ей до пояса.
Девушка, одетая в прямое спортивное платье черного цвета и кроссовки, проворно обшарила содержимое своей небольшой разноцветной сумочки и пристально посмотрела на Макса:
— Сигарета будет?
— Нет… к сожалению… — озадаченно ответил Макс.
— Черт! — девушка взвизгнула и гневно захлопнула сумочку.
— Может, вам чем-то помочь?
— Ничем, спасибо, — юная незнакомка спустилась со ступеньки и бодро направилась в сторону метро.
На секунду застывший Макс спрыгнул на тротуар и крикнул вслед:
— А вы здесь работаете? Выставка же закрыта сегодня.
Девушка обернулась:
— Именно.
Макс пробежал вперед:
— И мы тут тоже работаем. С завтрашнего дня. И как тут?
— Дурдом.
— Почему?
— Потому что. Ладно, мне пора! — Хрупкая фигура, удаляющаяся быстрым нервным шагом, вскоре исчезла в толпе прохожих.
Феня, негромко постукивая тростью, с которой так и не смог расстаться в магазине аксессуаров, подошел к Максу, слегка прикоснувшись к руке.
— Да, Феня, — задумчиво произнес Макс, — похоже, в этой галерее все далеко не так просто.
Глава 5
Часы показывали уже пятнадцать минут второго, галерея была открыта более трех часов, однако особых посетителей в ней не наблюдалось. По широкому холлу, его коридорам и ответвлениям прогуливались лишь несколько студентов художественных училищ и пожилая пара, на лице которых отображалась явная скука.