Со стороны могло показаться, что полотно его заворожило, ведь Феня стоял без движения уже более двадцати минут, но Макс, мельком бросив взгляд, сразу понял, что его друг что-то пристально изучает, внимательно вглядываясь в каждый сантиметр картины.
— Очаровались бездарностью? — послышался со стороны скрипучий, хриплый, но довольно громкий голос, от которого Макс вздрогнул.
— Ефим Иосифович, вы опять… вдруг резко подобрались… — попытался выразить мысль Елисей, — напугали опять…
— Лучше бы вы, Елисей, так пугались тому, что висит на этих стенах, тогда, быть может, у искусства был бы хотя бы небольшой шанс. — Кожедубов-Брюммер подошел ближе, и Макс, наконец, смог его разглядеть — худощавый, невысокий старичок с густой белесой шевелюрой, несмотря на свой возраст, совершенно не походил на образ типичного пенсионера. В нем чувствовалась уверенность и властность, такими обычно изображают в исторических фильмах престарелых полководцев и завоевателей.
— Ефим Иосифович, ну не начинайте… пожалуйста. У нас вот сотрудники новые в галерее…
— Очень приятно с вами познакомиться, — вставил Макс, — много о вас наслышан.
— Я тоже достаточно о вас наслышан, парочка протеже Вишцевского здесь, конечно, были нужны, как глоток свежего воздуха. А я-то все ответа не находил, что же поможет вытащить нас с самого дна. Конечно же, вы двое.
— Ну, кто знает, у нас много талантов, — попытался разрядить обстановку Макс.
— Да, я, например, талантливый арт-критик, — Феня очнулся от внимательного созерцания и вспомнил старательно заученную фразу.
— Святые небеса, все еще хуже, чем я думал, — Кожедубов-Брюммер театрально поднял вверх руки и закатил глаза, — нас поглотила бездна.
— Знаете, при всем к вам уважении, — Елисей немного продвинулся вперед, — мы не находимся на самом дне… в смысле, может, и находимся, но не на самом. А чтобы не получилось, что мы уже на самом дне, тогда надо что-то сделать и привлечь посетителей…
— Перформанс какой-нибудь, — между делом вставил Макс, — актуально, свежо…
— Наилучший вариант, — перебил академик, — поменять вывеску на «Артекториум — галерея современного убожества». Тут уж мы точно никого не разочаруем. Даже самые взыскательные посетители с лихвой получат! Да взять хотя бы вот это, — Ефим Иосифович направил жилистый палец на картину с воронками, — это же позор!
— Между прочим, она продана почти за триста тысяч рублей… У меня бы за такие деньги кто-то хоть одну картину купил, — обиженно добавил Елисей, — я бы и воронки, и что угодно рисовал.
— Вот отсюда и все проблемы. Мир сошел с ума, — подытожил Кожедубов-Брюммер. — Как хлынули из фонтана[16] на нас зловонные воды, так и барахтаемся мы в них до сих пор и не можем выплыть.
На этих словах Макс поймал себя на мысли, что определенно пора сменить тему разговора, который, мягко говоря, начинал двигаться в не очень приятном направлении, но, как назло, идеи, способные исправить ситуацию, категорически отказывались появляться на свет. Поэтому Макс решил спросить наобум:
— А как, кстати, она называется?
— Картина эта? — переспросил Елисей. — «Трансцендентная гипноплазия апостериори».
— Еще раз? — не понял Макс.
— А ты не знал разве? Да ладно! Правда, не знал?
— Наверное, пропустил…
— Ее же везде обсуждали… Художник молодой еще, ему двадцать один недавно исполнилось, Демьян Ле Бо. Он из России сам, из Самары, по-моему, но учится в Париже и выставляется и там, и здесь. Настоящее имя Демьян Хлебов. Его многие оценили уже, говорят, большой потенциал. Мы его выставку делали в прошлом году, она называлась «Монолог в душе Роршаха»… классное название, скажи? Как игра слов «душ» и «душа».
— Да, — неуверенно произнес Макс, — интересное словосочетание…
— Ну вот! А почему так выставка называлась — там реально душевая кабинка стояла, и черная тушь…
— Тушь?
— Ну да. Которой пишут. Роршах[17] же пятна все делал, и здесь были пятна необычной формы, в виде птиц, животных, чудовищ, там и кабинка вся была в краске, и пол, очень эффектно было.
— Уборщица оценила, — заметил Кожедубов-Брюммер, — на улице даже ее восхищенные возгласы слышны были.
— Зато посетителей много было… Про эту картину недавно я статью видел, как раз про Демьяна писали, и там было сказано, что это гениальный ход… Говорят, что тут заложен глубокий смысл, споры идут, чем автор вдохновлялся, воронки вроде как внутренняя неустойчивость человека. Я точно не помню, что там написано было, длинная статья, но смысл такой. А картину, кстати, еще называют сокращенно «Гипноплазия»… И говорят, что скоро ее цена в разы возрастет, — Елисей запнулся, — о чем я? А вот… воронки… это бессознательные мысли, бесконечная спираль, что-то такое. А треугольник это вообще символ жизни, и получается, что в центре личность, а вокруг целый мир, но всем в итоге управляют подсознание и внутренние страхи… Только непонятно до конца, что обозначают кольца, и почему выбран именно розовый цвет для воронки. А сам Демьян ничего не комментирует, тайну нагоняет… и что именно там нарисовано, доподлинно неизвестно…
16
Кожедубов-Брюммер имеет в виду работу французского и американского художника и теоретика, стоявшего у истоков дадаизма, Марселя Дюшана (фр. Marcel Duchamp; 1887–1968), под названием «Фонтан» 1917 года — перевернутый писсуар с надписью «R.Mutt» (в переводе «дурак»), которая ознаменовала собой отказ от прежних ценностей в искусстве и развитие новых направлений. «Фонтан» является наиболее известным реди-мейдом, также признан одним из величайших произведений XX века.
17
Герман Роршах (нем. Hermann Rorschach; 1884–1922) — швейцарский психиатр и психолог, автор теста исследования личности «Пятна Роршаха», на основе интерпретации чернильных клякс.