- Если ты не позовёшь его, я сверну юной деве шею. Её смерть будет на вашей совести, преподобный.
Ник опёрся в стол двумя руками, лишив меня путей к бегству. Я смотрела в бездонные провалы глазниц, заворожённая бескрайней тьмой. Так себя чувствуешь при встрече с бешеной собакой, одновременно боясь отвести глаза и гадая, в какой момент она кинется и разорвёт тебе горло. Но тут краем глаза я заметила движение за высокой фигурой того, кто стоял передо мной.
Пастор Нокс застыл в том же углу, где приземлился после падения. Тусклый свет снова выхватывал его лишь по плечи, казалось, он парил во тьме, укрывшись плащом светлых волос. Его лицо было надменным и презрительным, черты заострились и придали облику мрачный, суровый вид. Он стоял, слегка откинув голову, свербя спину Ника мерцающими, застывшими глазами цвета серебра, в которых понемногу сгущалась чернота. Точно такая же, как и в глазах у моего друга. Губы заалели и раздвинулись в улыбке, больше напоминающей оскал. Невидимые потоки воздуха вздымали пряди волос всё выше и выше, словно пастор стоял не в стенах церкви, а на утёсе в ветреный день. Свечи зашипели и почти погасли. Прекратилось настойчивое дрожание стола за моей спиной, застыли и скамьи. Наступила полная тишина, и вот тут мне стало по-настоящему страшно.
Пастор начал двигаться к нам, но я не слышала шагов, он будто бы летел над каменным полом, его движения были плавны и незаметны. От него шло ощущение могущества, полной, безграничной силы, и стоявший к нему спиной Ник ощущал эти волны так же, как и я. В чёрных пустотах заметались тени, а лицо, уже мало напоминающее человеческое, исказилось от страха. Он боялся обернуться, боялся увидеть то, что видела я.
Все мысли вылетели из головы, я не могла ни думать, ни действовать. Губы сами зашептали молитву, но я едва слышала слова, что срывались с них. Возможно, я и не молилась, я могла шелестеть детскую песенку, рецепты из «Современной кулинарии» Элизы Эктон или перечислять отпрысков Вильгельма Завоевателя. Разум отказывался подчиняться, и я неимоверным усилием воли собрала остатки сил и оттолкнула того, кто всего час назад улыбался небу и вдыхал аромат осенней ночи. Точнее то, что осталось от него.
Но тогда всё пошло не так, как я предполагала. Я видела, как существо в чёрном сюртуке, которое язык не повернулся бы назвать даже тенью пастора, вытянуло руку, и на внутренней стороне ладони обозначился ярко горящий, словно выложенный крошечными углями, круглый символ с латинскими буквами и знаками. Символ мерцал и переливался, и каким-то внутренним чутьём я поняла, что сейчас произойдёт что-то жуткое: на изуродованном лице Ника застыли страх и благоговение, он с восторгом повернулся в сторону чудовища с алеющим знаком на ладони. Я лишь хотела уйти из зоны поражения, предоставить того, кто захватил тело моего друга, тому бескрайнему злу, что двигалось в нашу сторону. Но едва мои напряжённые руки коснулись изорванной рубашки на груди Ника, и я произвела ими насколько сильный толчок, на какой была способна, он издал ужасающий, дикий крик, в котором слышалась боль тысячи голосов, и схватился за то место, куда пришёлся удар. Он упал к моим ногам и выгнулся дугой, прижав пальцы в груди и мечась, словно в агонии.
Я осела на пол и отползла, путаясь в юбках, к самому столу, перемежая слова молитвы с рыданиями. В тот момент мне хотелось только одного: оказаться как можно дальше отсюда, проснуться в своей кровати в комнате пансиона или в лондонском доме, а утром забыть этот страшный сон. Пусть мне снова приснятся все церкви мира и все цитаты Ветхого и Нового завета со всеми царями, лишь бы только не этот ужас. Но я ощущала ладонью холод пола, чувствовала, как глаза жгут слёзы, а горло саднит от плача. Ни один из моих страшных снов не был таким жутким, реальность смогла превзойти все кошмары.
Лишь когда дыхание Ника выровнялось, а лицо приобрело прежние черты и изменило цвет с серого на бледный, но вполне человеческий оттенок, я подняла глаза на пастора. Он застыл в паре шагов от лежащего на полу Ника. Взгляд его просветлел, и только спутанные волосы свидетельствовали о том, что несколько мгновений назад он являл собой всю тьму ада.
Он медленно подошёл ко мне, словно желая удостовериться, что я не начну биться в истерике и не убегу от него. Но я совсем его не боялась. Я не ощущала ничего, кроме смертельной усталости и опустошения, словно кто-то выпил из меня все силы и оставил вместо лишь порожний сосуд.
Пастор Нокс взял меня за руку и внимательно осмотрел её, а я глупо созерцала пространство, чувствуя, как по щекам бегут слёзы, но сил остановить этот поток не было. Уж не знаю, что он хотел разглядеть на моей ладони, но он явно не нашёл искомое. Взяв меня за плечи, преподобный рывком поставил моё тело ноги и усадил на скамью, заботливо убрав с моего лица пряди волос и вытерев слёзы своим платком. Черты его выражали вселенское милосердие, ни дать, ни взять, типичный англиканский пастор. После этого вернулся к Нику, который уже открыл глаза, ставшие снова зелёными, и помог ему встать. Ник едва держался на ногах, но первыми его словами было: